— Я наблюдал за ней, когда уводили Люциуса, — засмеялсяВасиле. — Она воспитана среди людей и совсем не умеет скрывать своих чувств.

Отец схватил меня за руку:

— Мы уходим.

— Доброй ночи, — сказал Василе и отвесил мне легкий поклон.

Когда мы проходили мимо стола, за которым собрался кланвампиров, я почувствовала, как мне в руку что-то сунули — быстро, словнопоказали фокус. Мне хватило ума не вскрикнуть от неожиданности. Обернувшись, яувидела вампира, потолще и пониже остальных, с более розоватой кожей. Прежде яего не замечала. В глазах вампира играли искорки веселья. Наши взглядывстретились, он прижал палец к губам, будто намекая что теперь у нас есть общийсекрет, и подмигнул мне. Я не стала подмигивать в ответ.

Сгорая от нетерпения, я добралась до своей спальни идрожащими руками развернула записку.

«Не пугайся, еще не все потеряно. Ты показалась мне хорошейдевочкой. Василе слишком авторитарен и полон чувства собственного величия.Встретимся завтра в вашем чудесном парке, у  реки, около десяти. Буду ждать вбеседке. Держи все в тайне.

Дорин».

Около полуночи ко мне в спальню пришла мама:

— В комнате Люциуса все еще темно.

— Ты тоже его из окна выглядываешь?

— Конечно.

— С ним все будет в порядке?

— Если честно, не знаю.

— Мам, они его били!

Мама отодвинула штору и села рядом со мной:

— Я, в общем-то, догадывалась...

— Люциус рассказывал, что били его часто, — заметила я, струдом сдерживая панику.

Мама села на кровать и поцеловала меня в лоб, как маленькую:

— Помнишь, я говорила, что у Владеску репутация безжалостныхвампиров? Люциуса воспитывали как наследника престола, и его детство нельзяназвать безоблачным. Однако Люциус очень сильный, — напомнила она. — Неподдавайся страхам.

Я понимала, что мама тоже боится.

— А если он не вернется?

— Вернется. — Она замялась. — Джесс... ты и вправду еголюбишь?

От необходимости отвечать меня избавил свет, загоревшийся вгараже. Я резко выдохнула, словно до этого не дышала. Я не стала ждать маму,выскочила из комнаты и босиком помчалась по двору — плевать, что холодно.

Люциус, скинув рубашку, стоял возле умывальника. Он услышал,как я вошла, но не обернулся:

— Уходи.

— Что случилось?

Он продолжал стоять, склонившись над раковиной:

— Оставь меня в покое.

Я подошла поближе:

— Обернись.

— Не буду.

Послышались шаги. В комнату вошла мама, похлопала меня поруке и двинулась к Люциусу, осторожно, как я подходила к Чертовке в тот ужасныйдень.

— Люциус... — ласково начала она, положив руку ему на спину.Она всегда так делала, когда я была маленькой и меня тошнило.

Люциуса затрясло.

Только сейчас я сообразила, что он изо всех сил сдерживаетслезы.

Мама склонилась над Люциусом и убрала с его лба чернуюпрядь:

— Джесс, сходи за аптечкой. Она в кухне, под раковиной.

— Мам, что с ним?

— Джесс, иди.

Я хотела остаться с Люциусом.

— Немедленно, — повторила она уже жестче.

— Иду, — ответила я и направилась к выходу.

Мама обняла Люциуса. Его плечи мелко вздрагивали. Онагладила его по голове и что-то тихо говорила. Так вот почему она меня отослала!Люциус не захотел бы, чтобы я видела, как он расплачется, не выдержав первой всвоей жизни материнской ласки.

Я тихо закрыла дверь и побежала на кухню.

Я вернулась с аптечкой. За мной на дрожащих ногах шел отец,на ходу завязывая пояс халата.

Люциус лежал на кровати, мама сидела рядом с ним. Япротянула ей аптечку, она включила ночник, и Люциус отвернулся к стене. Яуспела заметить, что его жестоко избили: губы распухли, под глазами и на скулахналивались багрянцем синяки, нос был сломан.

— Я принесу мокрое полотенце, — предложил отец. Ему хотелосьбыть хоть чем-то полезным.

— Ничего страшного, — прошептал Люциус.

Мама смочила его разбитые губы спиртом, и Люциус скривилсяот боли.

— Не спорь со мной, — пожурила мама.

— Не самый лучший выдался год, — горько пошутил Люциус. —Чертовка, по крайней мере, не знала, что творит.

Папа сел в изножье кровати и растерянно сжал в рукахполотенце:

— Что случилось?

Люциус не ответил.

— Расскажи нам, — настаивал отец.

— Пусть Джессика идет спать, — устало произнес Люциус, всееще лежа лицом к стене. — Уже поздно.

— Я хочу остаться.

— Ты еще ребенок, — непререкаемым тоном заявил Люциус. —Тебе не стоит этого знать.

Мои родители переглянулись. Я поняла, что они решают,ребенок я или нет.

— Пусть Джессика остается, — сказал отец. — Ее это тожекасается.

— Утром я уеду, — пообещал Люциус. — Не буду большеобременять вас своими проблемами.

— Никуда ты не поедешь!

Мама забрала у отца полотенце и вытерла кровь со щекиЛюциуса. Она осторожно развернула Люциуса к себе, и я впервые смогла оценитьтяжесть его увечий. Даже в темной комнате было заметно, что Чертовка сильнопроигрывала в сравнении с родственниками Люциуса. Меня охватил гнев.

— То, что происходит, касается меня и моей семьи, — сказалЛюциус. Он немного приподнялся, не глядя на меня: — Я поеду домой и со всемразберусь.

Мы знали, что это означает: еще больше боли, еще большешрамов.

— Теперь это и твой дом, — отчеканил отец. — Ты останешьсяздесь.

Я посмотрела на родителей и впервые по- настоящему увиделатех, кто с риском для жизни вывез обреченного ребенка из Румынии. Какэгоистично с моей стороны, что я никогда раньше не понимала, какую жертву онипринесли. Конечно же они всегда недоговаривали, скрывали, какой опасностиподвергались.

— Дом, — с презрением произнес Люциус.

— Да, дом, — ответила мама.

— Знаешь, ты слишком загостился в гараже, — сказал папа,коснувшись руки Люциуса. — Завтра же ты переедешь к нам. Мы подготовим комнату.

— Я и без того злоупотребил вашим гостеприимством, — ответилЛюциус. — Не волнуйтесь за меня. Старейшие здесь не останутся. Они считают, чтоя урок усвоил, и ждут повиновения.