– Когда он собрался переехать на хату в Горги, Арби попросил меня отнести ему ключи. Я смекнул, что этот пидорок будет там хранить Миллерову дурь и лавэ, и потому сделал себе запасные ключи в этой конторе в «Сент-Джеймсиз-Центре». Когда я такой подвалил на его старый флэт на Трафальгар-стрит, там была эта Фрэнсис. Даже не глянула на меня, зато всегда сохла за этим пидором, который ее даже, блядь, не трахал. Как это все понимать? – грозно спрашивает он отца.

Франко молчит.

– Короче, примерно через неделю я такой подумал: надо зарулить на флэт в Горги и глянуть, нет ли там чё потырить. Может, ганджубас или лавандосы, ну типа проучить это полупокерское щачло, разосрать его с Антоном. – На лице Майкла вспыхивает злорадная улыбка. – Стучу такой в дверь, решил, что там никого нет, но, когда открыл своим ключом, он такой в отрубе на стуле. Эта Фрэнсис там с ним тоже была, оба упоротые. Я такой пытаюсь ее растормошить, но она убитая шо пиздец. Этот типа мой братик, ебаный пидор и типа твой сынок, – подчеркивает Майкл, – он вроде как очухался. Начинает такой меня поджучивать и выебываться с этим своим наглым фейсом, как всегда, с этим своим гомосячным, хуесосным хлебальником, который никогда, блядь, не затыкался. Смотрит такой на Фрэнсис, а она вусмерть убитая, и мне такой: теперь твой шанс, – и ржет с меня! Прямо мне в лицо! Блядский чокнутый пидарас!

У Франко все плывет и исчезает перед глазами. Как будто из него выдрали все нутро, и осталась сплошная тошнота, и она растекается по телу цикутой.

– От какой он был! – орет ему в лицо Майкл. – ХУЛИ ТЫ РЫЛО ВОРОТИШЬ? ТЫ САМ МЕНЯ ЭТОМУ УЧИЛ! САМ! Ты ж говорил, что все они больные на голову, шибанутые извращенцы!

И Франко вспоминает, как теплым летним днем повел пацанов в город. Они прошлись до многозального кинотеатра и увидели двух парней, которые, держась за ручку, сидели за столиком у бара на верху Уок. Тогда его чуть не вывернуло: мужики занимались этим прямо на глазах у его молодых сыновей. В нем вспыхнула ненависть. Во время отсидок анонимный конкурент-садист присылал ему пачки откровенной гейской порнухи. Это вызывало непонятки, так что приходилось оправдываться. Он считал гомосеков извращенцами и педофилами и заорал на этих парней, шумно выплеснув свою сумасшедшую злобу на улице средь бела дня. Перепуганные парни юркнули в бар. Он помнит, что пацаны тоже струхнули – точнее, Майкл.

На хрена? Зачем он это сделал? Почему его так зарубало от люти? Почему какие-то незнакомцы были для него так важны? Теперь в Калифорнии у них с Мелани коллеги и соседи – геи, а Ральф с Хуаном даже стали их близкими друзьями. Они приходили к ним ужинать, шутили, болтали, танцевали, играли с детишками, в шутку флиртовали с ним и с Мелани: сейчас это никакая не проблема. Это был бред, безумие – тогда ему нужна была эта чепуха, которая теперь ничего не значила, лишь бы беситься из-за чего-то слегка необычного.

– Ну, это было непрально, – неубедительно мямлит Франко. Он чувствует, что насквозь промок, от него воняет ссаками и ему пора домой. «Калифорния. Мелани».

– Ты дохуя делал всего непрально! – ощеривается Майкл, и его глаза вдруг расширяются, когда в памяти всплывает еще один случай. – Помнишь, что ты мне еще скаал? Когда эта падла порезала мне проводом подбородок?

Франко снова видит деда в лице сына, в этих же самых доках наблюдает за посмертным реваншем старика-привидения. В неярком свете фонаря Майкл и правда как бесплотный дух, и Фрэнк Бегби ошарашенно молчит.

– Ты скаал мне, чтоб я ебнул отморозка кирпичом по башке, как ты тогда старого чмошника дядьку Джо. Но я сделал не так, – Майкл смеется, наслаждаясь беспомощным шоком отца, – я отпиздил его бейсбольной битой. Разукрасил ему хлебальник. Больше он мне на глаза не показывался, факт. – И он вымученно, невесело ржет.

Франко вспоминает тот случай, разговор с перепуганным пацаном. Да, это Майкл поначалу был паинькой, а Шон – наказанием божьим. Шон травил младшего братца, примерно как Джо – Франко, так что тот расщедрился на традиционный для семьи Бегби совет. Но теперь Майкл вывел расплату на новый уровень. Фрэнсис Бегби втягивает воздух в легкие и смотрит на свое детище:

– Ну и что из этого следует?

– Короче, ты вертаешься туда, откуда припиздовал, – рявкает Майкл. – Если я увижу тебя тут снова, ты, блядь, трупак. И мачеха тоже. Та я бы перерезал тебе горлянку и отпердолил твою бабу еще после похорон, если б ты не замочил этих двух дятлов, особенно Антона. Облегчил мне жизнь, типа. В общем, вали. – Майкл тычет большим пальцем себе за спину. – Если еще раз тебя тут нахуй увижу… – повторяет он.

– Согласен, – говорит Франко, понимая: худшее, что он может сделать для Майкла, – просто оставить его под бременем собственной неисправившейся личности.

Сын будет множить страдания, а потом или сдохнет, или проведет большую часть жизни на нарах. Весь в его породу – Франко признает, что виноват в этом прежде всего отец. Хотя было бы круто, если бы Майкл выместил обиду на тех – ну или на том, на ком надо.

Фрэнк направляется к фургону Ларри. Майкл смотрит с неприкрытой агрессией, шагает вперед, но видит, что Франко просто достает сумку.

– Ладно, я пошел. – Фрэнк Бегби кивает сыну, но потом останавливается и говорит: – Я в курсах, что был тебе хреновым отцом… но я не мог спустить Моррисону такой предъявы.

У Майкла отвисает челюсть.

– Ты о чем мычишь? Чё этот хмырь на похоронах тебе скаал?

– В основном за Шона. Что он был заднеприводным… ну и что ты тоже.

– Чё?!

– То, что мы говорим друг за друга, это никого не колышет. Но я не мог спустить на тормозах, чтоб он говорил такое за тебя, – качает головой Франко. – Это и называется семьей. Можно не иметь никаких дел друг с другом, можно даже ненавидеть друг друга, но никто чужой не имеет права на тебя залупаться.

– Я, БЛЯДЬ, НЕ ЖОПНИК! – орет Майкл, а потом начинает задыхаться. – Этот блядский обсос Моррисон… что он конкретно сказал?

– Что ты такой же голубарь, как Шон: «заднеприводный хуесос» – его слова, – спокойно говорит Франко сыну, доведенному до белого каления. – Что тебя ждет то же, что и его. – И он всматривается в Майкла, который чуть не лопается от ярости. – Но оставь его мне. Это наши с ним дела. Всегда так было. Я с ним разберусь.

– ХУЯ С ДВА! – взвывает Майкл, а потом понижает голос до змеиного шипения: – Он мой! Я тебе скаал! Будешь мешать – тоже огребешь люлей, – скрежещет он. – А ТЕПЕРЬ ПОШЕЛ НАХУЙ С МОИХ ГЛАЗ!

Тогда Франко, взяв сумку, кивает, разворачивается и ковыляет прочь, оставляя у себя за спиной сухой док, хазу и фургон Ларри. У ворот он останавливается и оглядывается на силуэт второго сына, который стоит под фонарем, руки в боки.

Ей-богу, пора линять – разве что одно дельце осталось. Так он рассуждает, выходя через ворота верфи: нога снова крепнет, когда кровь приливает при ходьбе. Франко направляется вдоль Вод Лита к Конститьюшн-стрит, а затем по Лит-уок. Он уже чувствует привычный уклон, как вдруг замечает на хвосте машину. Обернувшись, видит черный лимузин. Тачка медленно подъезжает впереди к бордюру. Останавливается. По ходу, Тайрон. Франко готовится к разборке, и, наверное, здесь, в Лите, это будет его последний рубеж. Дыхание уже не поможет. Джим Фрэнсис уже не поможет. Пульс у Фрэнка Бегби подскакивает, а мозги застилает багровая мгла. Роняя сумку на тротуар, он расставляет руки, откидывается назад и рявкает на тачилу: