Заметив, что уже смеркается, Франко смотрит вниз и видит черное искореженное тело Антона. Вдруг вспомнив американский мультик про Хитрого койота и Дорожного бегуна[16], он чувствует, как от веселья по коже пробегают мурашки. Затем Фрэнк возвращается к хазе и снова открывает деревянную дверь, обугленную изнутри. Смрад стоит невыносимый: в воздухе застыли частицы густого застывшего жира и воняет горелой свининой с примесью серы. Стены кирпичной постройки изнутри покрыты сажей, все превратилось в груду обломков и пепла. Огонь высосал кислород из необожженного кирпича, и произошел взрыв. Наконец Франко видит останки Ларри: лицо изуродованное и окровавленное, но в остальном, как ни странно, невредимое и лежит как будто на груде почерневшего тряпья. Фрэнк смотрит в остекленевшие глаза бывшего дружбана, а они таращатся в пустоту, хотя вставные зубы по-прежнему сияют белизной. Беззвучно процедив «ебаный задрот», Франко устремляется на выход, где радостно вдыхает свежий воздух.

Пока солнце медленно опускается за склады на дальнем конце верфи, предвещая похолодание, Франко вынимает из фургона ключи. По вмурованным в стену ступенькам он осторожно слезает в док. Каждый шаг медленного спуска отдается резями в больной ноге. Дотянувшись до дна здоровой ногой, Фрэнк проходит по усыпанному обломками настилу к тому, что осталось от Антона, и кладет ключи в карман все еще целых джинсов на закопченном и пожухлом трупе. Берет телефон и медленно, кропотливо набирает СМС:

И отправляет его на номер, который выучил наизусть, после чего кладет телефон в карман с ключами.

Затем Фрэнк Бегби отворачивается и в сумерках смотрит вверх – на устрашающие железные брусья в каменной стене сухого дока: некоторые разъедены ржавчиной и словно покрыты филигранью в тусклом свете фонаря наверху. Нога ужасно болит, но придется лезть, хоть это будет и нелегко.

Поставив здоровую ногу на первую ступеньку, Фрэнк отправляется в путь. Руки липкие и скользкие от пота, в ноге прострелы, но он упорно лезет, пока темнота постепенно устанавливает свои правила, подчеркивая слабый свет уличного фонаря с отражателем. Франко не решается смотреть вниз, а поглядывает только наверх, хотя ему и кажется, будто он стоит на месте. В основном он концентрируется на брусьях. В какой-то момент ему чудится, что подошва вот-вот соскользнет. Или он вцепится в стертый ржавый брус, под собственным весом ослабит хватку и рухнет на дно сухого дока, разобьется и окажется в ловушке. Там, внизу, он будет просто дожидаться смерти или тюрьмы – в компании обожженного трупа, ну и еще с одним, который на хазе.

Наконец он хватается за верхнюю ступеньку. Делает вдох, но чувствует в вытянутой руке внезапную резкую боль. Подняв голову, он видит, что на кисти стоит чей-то ботинок. Потом ему в лицо бьет под напором ровная струя. Ноздри наполняет едкий запах. Фрэнк Бегби смотрит вверх на того, кто на него ссыт, и понимает, что теперь ему уж точно хана.

Стояла жаркая и влажная летняя ночь. Ветер сменился, и на место приветливого тихоокеанского бриза пришел горячий воздух пустыни, переваливший через Сьерра-Неваду. Двор освещали снизу прожекторы, и Мелани вставила свой айфон в музыкальную систему, которую они установили, когда провели сюда звук. Из наружного динамика раздавались ритмы сальсы, а Джим сидел под динамиком, развалившись на садовом диване, который стоял на большой деревянной веранде за домом, возвышавшейся над садом. Мелани уговаривала мужа встать и потанцевать с ней, а Хуан и Ральф плавно двигались под музыку.

Джим поначалу упрямился, ссылаясь на то, что он ничего не пил, и показывая взглядом на пустые бутылки из-под вина на столе. Отказаться от спиртного оказалось легче, чем он думал. Пары бокалов ему было мало: слегка ударяло в голову, но потом он просто чувствовал себя слегка разбитым и усталым. Он всегда говорил, что пить нужно литрами, но, если пьешь литрами, теряешь контроль, а потеря контроля отрицательно сказывается и на тебе, и на остальных – так зачем вообще париться? Но, глядя на них троих, веселых, подвыпивших, игривых, он слегка взгрустнул, поражаясь, как это некоторым удается вовремя остановиться. Мелани ощущала его зависть к ним: оба признавали, что он никогда не овладеет этим умением.

Уступив наконец жене, настойчиво тянувшей за руку, Джим встал как раз в тот момент, когда у Ральфа глаза вылезли из орбит и он повалился на пол. Джим схватил его за руку, но не сумел удержать от падения. Это напоминало какую-то пантомиму, и Мелани ничего не понимала, но ужас на лице Хуана был таким натуральным, что прогнал всякие мысли об экстремальных розыгрышах, к которым Ральф был изредка склонен. Ральф лежал на веранде и дергался, его муж пронзительно кричал, а они с Мелани не знали, что делать. Затем Джим достал свой сотовый и всучил жене:

– Звони девять один один, пусть немедленно пришлют «скорую». Скажи, что сердечный приступ, и назови адрес, – сказал он, присев рядом с Ральфом.

Ральф уже потерял сознание и, казалось, не дышал. Разговаривая с оператором, Мелани слышала отчаянные вопли Хуана – смесь английского и испанского, которой она обычно от него не слыхала. К ее удивлению, Джим, видимо, четко понимал, что делает.

Тот решил, что у Ральфа, скорее всего, остановка сердца и потому незачем тратить драгоценное время на поиски пульса. Он тут же приступил к непрямому массажу сердца – положил ладонь на нижнюю половину грудины и начал давить на нее другой рукой.

– Он умирает! – завизжал Хуан.

– Хуй там: чел умррет, тока если я, сука, скажу, что он умерр, – рявкнул Джим так резко, что Мелани и Хуан потрясенно переглянулись. Джим уже прижал локти к бокам и всем телом обрушивался на грудь Ральфа.

– Раз, два, три…

После тридцати надавливаний он открыл Ральфу рот, запрокинул голову, приподнял подбородок и крикнул Мелани:

– Зажми ему ноздри!

Мелани упала на колени и сделала, как он велел. Джим глубоко вдохнул и плотно обхватил губами рот Ральфа.

Когда он выдохнул, грудь Ральфа поднялась. Джим снова принялся надавливать на грудину:

– Раз, два, три… ну давай, Ральфи, сына, давай же, блядь!

– О господи, – взвизгнул Хуан, – что же они не едут?

Мелани сжала его ладонь свободной рукой.

Затем Джим снова прижался к Ральфу – прижался к губам человека, который, по его же собственным словам, «отсосал кучу хуев», и Мелани вспомнила это безобразное, сделанное по пьяни, заявление, глядя в глаза… нет, не Джима, а Фрэнка Бегби – уголовника, который будто спрашивал себя: «Что я делаю? Зачем я здесь?»