Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потапыч тем временем продолжал объяснять тактику и стратегию предстоящей охоты:
— Наша главная задача — медведицу подстрелить, — внушал он, вгрызаясь прокуренными зубами в луковицу, — в ней и мяса больше, и попасть легче — цель крупная. Поэтому надо сосредоточиться на мамаше. А с молодняком потом разберёмся. Да они сами от страху убегут.
Он посмотрел в низенькое окошко:
— Смеркается. У нас всего лишь час в запасе! Полярный день уходит восвояси. Не даром август на дворе…
— Стихами заговорил! — заключили мы в один голос.
— Да это всё Володя со своим Маяковским! Передаётся, — развёл он руками. — Кстати, ему-то, как безоружному, — и он показал пальцем в мою сторону, — рекомендую остаться в зимовье. Надо и печурку растопить, и чайку к нашему приходу заварить.
— Теперь понятно, зачем вы меня взяли, — обиделся я, — но категорически не согласен.
— Молодец! — похвалил Потапыч. — Тогда все выходим на рубеж вон к той горушке. Медведи мимо никак не пройдут: окажутся или с левого фланга, или с правого. Рассредоточимся цепью по всему склону. Лучшего скрада не найти. Место как раз на ветер. Так что по запаху они не учуют. Володю — в середину. Если что, прикроем: я слева буду с карабином, а Николай справа со своим двухствольным винчестером. А вы, — он указал на Вадима с Гунаром, — по краям, для острастки так сказать.
— А кого стращать-то? — пробурчал Вадим. — Мне самому уже страшно становится.
— Это хорошо! — одобрил Потапыч. — Настоящая охота без страху не бывает. Иначе бы никто и не ходил охотиться. Хороший здоровый страх — великая вещь. Не боятся только дураки.
— Ну, спасибо, Владилен Потапыч! Уважил. Даже легче стало. Теперь-то я уж точно знаю, что умный. А то раньше сомневался.
— Да ты не ёрничай, ты лучше спирт свой допивай, а то некуда вторую дозу лить.
— А это не мой стакан, — честно признался Вадим.
— Кто ж это у нас нарушает традиции?! — с пристрастием спросил Потапыч, имея явное намерение разлить остатки спирта.
— Я лучше после, — признался без трёх минут кандидат Гунар. — Это дело такое — сначала стрелять, после выпивать, а не наоборот.
— Вот пример доблести и чести! — на манер вождя мирового пролетариата вытянул вперёд руку Потапыч. — И с этим я полностью согласен. Но когда есть в загашнике, — и он, прищурившись на один глаз, похлопал по брезентовому армейскому сидору, — тогда можно и до, и после. Это ж охота, братцы! А не богадельня. Так! Выпили, закусили — и на позицию, пожалуйста. А то медведи нас ждать не станут. Боезапас чтоб под рукой лежал! С первого разу не ухайдакаем, придётся повторяться. Огонь по возможности беглый, и не по воробьям. Целкость чтоб в десятку была! Жаль, конечно, что приваду не успели подложить. Я взял на всякий случай три банки сгущёнки, но поздно уже. Время, как говорится, разводит мосты.
— Что за привада? — поинтересовался я.
— Для приваживания, — пояснил Потапыч. — В нужном месте делается лабаз с привадой: дырявая бочка с тухлой рыбой или сгущёнкой. Там его за цугундер и берут. Приваживают, конечно, загодя, чтоб не зря в скрад идти и наверняка зверя сохотить. Но мы и так след взяли. Мимо нас не проскочишь.
Мы вышли из зимовья и цепочкой направились за Потапы-чем. Смеркалось быстро. К счастью, небо вызвездило и контуры ближайших сопок хорошо просматривались. Потапыч указал наши позиции. Я лёг на мягкий вересковый стланик. Чувствовал себя надёжно. Почти над самой маковкой стояла в своём одиночестве Полярная звезда. И Кассиопея своё «дубль вэ» начертала размашисто и со вкусом. Об остальных созвездиях я не ведал. Разве что Близнецов мог ещё распознать, да башкой на 360 градусов не повертишь, не та доза принята… Романтикой Севера повеяло. Спирт нутро грел, разливался по венам. Справа Коля со своей берданкой. И сразу — не то заснул, не то притаился, как мышь. Слева примостился Потапыч, уставив ствол карабина в Большую Медведицу.
— Тихо! — отчётливо прошептал Потапыч. — Вроде идут. Слева.
— Да нет — справа, — сонным голосом слабо прохрипел Коля, — вона Гунар уже целится куда-то из своей мелкашки.
Я повернул голову вправо. Ничего не видать! Небесные лампады обстановку не разряжали, а в некоторых местах даже сгущали темень. Медведи слились с почерневшими сопками. Где ты их в этой слепоте различишь.
— Точно, справа, — с придыханием прошуршал Потапыч и наставил ствол в мою сторону.
Я на всякий случай сполз ниже и тут же поднялся, чтобы постараться увидеть всю картину. Действительно, какие-то тени тихо двигались по распадку на фоне ближайшей к нам сопки.
И тут началось нечто невероятное. Первой выстрелила ракетница. Ракета ударилась о поросший вереском склон и рассыпалась красными искрами, осветив сцену охоты. Звери на какое-то мгновение озарились багряным светом. Медведица встала на дыбы, а медвежата засуетились около неё. Сразу же из обоих стволов жахнул Николай, следом Потапыч — пять выстрелов один за другим. И опять — ракета, но уже зелёная. Ушла за сопку. На фоне этой канонады причмокивания мелкокалиберной винтовки Гунара звучали как-то неаппетитно.
Участники организованной засады успели перезарядить свои пушки и возобновить артподготовку. В темноте из стволов вслед за пулями вылетали короткие всполохи сгорающих пороховых газов. И вдруг среди очередной разноголосицы выстрелов мы услышали вой. Он перекрыл пальбу рёвом иерихонской трубы, проник в нас и заморозил кровь в жилах. Стоя на склоне сопки и почти ничего не видя, я остолбенел от ужаса. Это был какой-то доисторический рёв необыкновенной силы и тембра, вмещающий в себя тоску, боль и страдание одновременно. Казалось, звёзды сейчас посыплются с неба. Выстрелы прекратились как по команде. Мои соратники лежали, распластавшись над вечной мерзлотой тундры, как поверженные воины.
Первым очухался Потапыч. Перевернувшись на спину и посмотрев на далёкие созвездия, он медленно перекрестился и, не повышая голоса, выдохнул:
— Ноги…
Жуткий рёв то усиливался до раздирающих барабанные перепонки вибраций, то ненадолго затихал.
— Ноги нужно делать отсюда, — приказал Потапыч.
Как придавленные сапогом насекомые, мы зашевелили ножками и ручками и стали медленно ретироваться с облюбованной нами позиции в сторону зимовья. Пригнувшись под всепроникающими утробными завываниями медведицы, с трудом добрались до дома. В доме завывания стали слышны глуше. И мы малость пришли в себя.
— Предлагаю по полстакана снотворного, — объявил Потапыч, — и на боковую. А завтра с утра пораньше посмотрим, что мы там на-охотили.
От этого предложения даже Гунар не отказался. Потапыч молча разлил, мы молча выпили и разлеглись кто куда. Если бы не снотворное магаданского разлива, то вряд ли бы
