Джона возвращается в гостиную. Его кожа пульсирует, словно он под кайфом и у него начались галлюцинации. Над пианино – пустая стена, осуждающая, безжалостная. Джона открывает ноутбук, ищет замену. Он не сделал ни одного снимка своей подруги, но среди фотографий, сброшенных с телефона, есть фото большой синей рыбы в прозрачной воде за стеклом. В нижнем углу – смазанный локоть Милли, попавший в кадр. Краешек ускользающего движения. Джона распечатывает фотографию, вставляет в рамку, вешает на стену. Ему вдруг становится дурно. Глупая рыба таращится на него, открыв рот. Он идет в ванную, и его рвет.

* * *

Хлоя стоит у могилы Эмили Ричардс на кладбище Мортлейк. Развернувшись, чтобы уйти, она видит девочку сбоку в трех рядах от нее. Тоненькая фигурка в обрамлении высоких надгробий. Все те же забавные хвостики, полосатая футболка… У Хлои темнеет в глазах, она на секунду зажмуривается и снова смотрит в ту сторону. Там никого нет.

Она бежит к тому месту, где была девочка, – мимо мраморных плит, мимо каменных ангелов, – ее внимание привлекает промельк цвета среди деревьев, скрип легких шагов по гравию. Где-то лает собака. С ветки срывается черный дрозд. Среди могил бродит фигура в черном – но это всего лишь какая-то женщина в траурном одеянии. Мрачное небо затянуто тишиной.

Часа через два Хлоя уже сидит у себя в студии, складывает из бумаги райских птиц. Она пытается освоить новую конструкцию из нескольких разноцветных слоев, но ее бесят ограничения, которые накладывает квадрат. Она сидит в окружении крошечных пробных фигурок, недовольная результатом: мертворожденные творения, все до единого. Она сметает со стола оригами и смотрит в пространство, надеясь, что Джона чувствует ее отсутствие. Это специальная тактика – избегать встреч. Приступив к третьей попытке сложить цаплю, Хлоя старается разобраться с бумажной магией, с собственной злостью и стремлением к свободе. Она видит свое отражение в стекле, бледное и прозрачное, как бумага. Отражение говорит ей, что ничто из того, к чему прикасаются ее руки, не сохранится навечно. Даже ее работы истлеют. Сморщатся, пожелтеют, разрушатся.

Милли шла следом за ней от кладбища и теперь тихо стоит в уголке, окруженная скомканными листами бумаги. Всю дорогу Милли пыталась понять, откуда она может знать эту женщину, но стены в комнате приводят ее в смятение. Ее собственное лицо глядит на нее отовсюду. Все стены покрыты ее улыбками и слезами. Что она делает здесь, сто раз повторенная в красках и карандашах?

Женщина за столом массирует себе шею, ее пальцы пытаются разогнать невидимую боль. Потом она встает и открывает окно. Милли подходит поближе, в глазах – злость и обида. Неприятно, когда тебя не замечают. Не видят в упор. Хлоя ставит бумажную цаплю на край подоконника и щелчком сбрасывает ее вниз. Цапля падает и приземляется в канаву тремя этажами ниже. Перегнувшись через подоконник, они обе наблюдают, как размокшая в луже бумага превращается в мутное месиво.

* * *

19 мая 2004

Я хорошо помню мгновение, когда поняла, что хочу секса с Г. Потому что узнала все, что можно было узнать в разговорах, и теперь мне не хватало прикосновений. Потому что единственный способ узнать его ближе – это почувствовать его в себе. И почувствовать, что будет потом – что я открою в себе и в нем, слушая его дыхание.

Как я могла быть такой идиоткой? Я была уверена, что Гарри хочет того же, чего хочу я сама, – но теперь я боюсь смотреть в зеркало. После двух бокалов вина я вижу там свою мать. Она въелась в мое лицо, от нее некуда деться. Я противна сама себе. Как избавиться от потребности в одобрении? Почему Г.?..

Цветы на подоконниках погибли. Уже три недели я не слышу его шагов на гравийной дорожке. Иногда мне грезится, что он здесь, за окном. Сегодня вечером я нарисовала сердечко на запотевшем стекле и написала в нем имя одной из моих дочерей. Я прижалась лбом к стеклу, и наши взгляды встретились. Я увидела его через «о» в «Вайолет». Но потом он исчез.

* * *

– Давай притворимся, что сейчас солнечно и тепло, – бормочет Джона.

Октябрьское небо хмурится дождем, который еще не пролился, но вот-вот прольется. Голубь стоит посреди тротуара, наблюдает, как Джона и Хлоя подходят к воротам Виктории. Они оба в шапках и теплых пальто.

– Давай не будем притворяться. – Хлоя хватается за руку Джоны, не давая ему сунуть ее в карман. – Просто пройдемся под серым небом, держась за руки. Вместе.

Несмотря на ее кажущееся спокойствие, она вновь и вновь вспоминает, что было сегодня чуть раньше. Джона так ее ждал. Ему не терпелось показать ей оголенные стены, новую фотографию над пианино.

– Это когда мы ходили в океанариум?

– Э… нет…

– А чье там плечо?

– Какая-то девочка попала в кадр. Стояла там, я не заметил. – Наткнувшись на ее недоверчивый взгляд, Джона уныло сгорбился. Его глаза потускнели. – Я стараюсь, – сказал он. – Честное слово.

Кажется, будет гроза. Окна в Прохладной оранжерее приоткрыты, все затянуто мутной облачной дымкой: небо, стеклянные стены, Хлоя и Джона. Они идут быстрым шагом, чтобы не замерзнуть. Их разговор звучит как надсадный кашель. Среди деревьев позвякивают жетоны на собачьих ошейниках.

Поднимается ветер. Хлоя льнет ближе к Джоне, словно боится, что ее сдует.

– Мне хотелось бы сделать тебя счастливым. Тогда, может быть, ты сумел бы увидеть всю эту невероятную красоту. Например, этот дуб. Интересно, сколько ему лет…

– Ты настоящий художник, Хло. Ты во всем видишь прекрасное – и что дальше?

– Я себя чувствую не такой уж уродиной.

– Как ты можешь чувствовать себя уродиной?

– Да легко!

В небе летит самолет. Они смотрят друг на друга, растерянные и смущенные. Ветер свистит в ушах Хлои, заглушает мысли, мешает сосредоточиться. Заставляя себя оторваться от Джоны, она делает шаг в сторону и замечает какой-то предмет на скамейке неподалеку. Предмет квадратный и деревянный. У нее ощущение, что мир пошатнулся и вновь встал на место. Выемки декоративной резьбы забиты грязью, пресс распирает от цветов и листьев – но дощечки другого оттенка. Не такие, как были у девочки. Джона окликает ее.

– Пойдем. Надо укрыться от ветра.

Они проходят Секвойную рощу насквозь и находят тропинку, ведущую в сад за коттеджем королевы Шарлотты. Здесь ветра нет, можно сесть на скамейку. Хлоя обкатывает во рту фразу. Вчера я случайно нашла дневник; я его не читала, но мне подумалось, что тебе надо знать. Она представляет, как вынимает из сумки блокнот в матерчатой желтой обложке и отдает его Джоне, но застарелая ложь сковывает ей руки.

Джона встает и притоптывает ногами, чтобы согреться.

– Извини, но… может быть, сядем где-нибудь в другом месте?

– Дай-ка я угадаю. У тебя что-то связано с этим местом? Здесь что-то произошло? Скажем, под этой березой.

– Нет. То есть да. – Он трясет головой, признавая свое поражение. – Я сделал ей предложение.