Сам Вадим купил себе ботинки по размеру, джинсы, куртку, и пару рубашек, которые вместе с бельем и туалетными принадлежностями вполне поместились в дорожной сумке из мягкой коричневой кожи, удобной тем, что ее можно было носить на плече. Но, главное, в спортивном магазине, куда Реутов зашел от нечего делать, он увидел и тут же, повинуясь одной лишь интуиции, приобрел великолепный "туристский" нож, который по существу мало чем отличался от того десантного кинжала, что висел на его поясе в те времена, когда тридцать лет назад он командовал взводом. Покупка, как ни странно, прибавила ему настроения и одновременно навела на еще одну правильную мысль. Сверившись с картой-схемой многоэтажного торгового центра, Вадим с удовлетворением обнаружил на третьем этаже оружейный магазин. Разумеется он не собирался покупать пистолет или охотничье ружье, да их бы ему и не продали без документов и разрешения из полиции, но зато наплечную кобуру для своего "испанца" он купил без каких-либо затруднений. Добавив к покупкам замшевую кепку, из тех, что в жизни не носил, и противосолнечные очки, он посчитал труды свои праведные завершенными и с легким сердцем отправился на первый этаж, где около фонтана была назначена встреча.

После похода по магазинам, надо сказать, изрядно вымотавшего и Вадима, и Давида, которые в одинаковой степени терпеть не могли "это дело", они нашли неподалеку от "Гордарики" уютный русский кабак, что по нынешним "просвещенным" временам было в столице едва ли не чудом, и с аппетитом пообедали, выпив под суточные щи, биточки по казацки, и кулебяку с семгой по паре кружек замечательного Сметанинского пива, да еще и по рюмке холодной, со льда, водки, так сказать, для поднятия тонуса. Все это время о делах они намеренно не разговаривали, предпочитая бесконечному перебиранию обрывочных и невнятных фактов, легкий разговор ни о чем.

Затем они снова разделились. Теперь Вадима с Полиной покинул Давид. Он отправился выяснять какие-то свои, не совсем понятные, дела, не уточив при этом, что у него вообще за дела такие могут быть в столице чужого государства, но, твердо обещав, в половине пятого быть на Софийской набережной около театра "Колизей", от которого было уже рукой подать до ресторана, где, собственно, и должна была состояться – если, разумеется, состоится – встреча с генералом. Проводив Казареева, Вадим и Полина остались, наконец, наедине и могли бы поговорить о себе и о сложившихся обстоятельствах. Но разговор не клеился, потому что, на самом деле, все, что они могли теперь сказать друг другу, уже было ими, если и не высказано вслух, то все-таки "услышано", понято и принято. И оба они об этом знали, а слова тут были ни при чем, потому что ничего из того, что они чувствовали, все равно выразить не могли. Во всяком случае, Вадим этого сделать не мог и видел, что Полина находится точно в таком же состоянии. Ну, а что касается планов на будущее, то они и вовсе были настолько не определенными, что и обсуждать, если честно, было нечего.

Поэтому они просто погуляли по бульварам, разговаривая обо все и ни о чем, поели мороженого – погода была великолепная, а после полудня и вовсе стало жарко – выпили кофе в уличном кафе, и, в конце концов, зашли в попавшийся им на глаза сетевой центр "Бредень", где снова открыли мемориальную страницу Казачьих войск. Впрочем, на этот раз, Реутов искал информацию не о себе – что тут уже было искать! – а о тех сослуживцах, которых помнил не только по именам и должностям. Они устроились с Полиной бок о бок – за соседними терминалами – и занимались поисками вместе, что оказалось гораздо эффективнее, но главное быстрее. Вадим находил очередную фамилию в списке ветеранов, проверял, что известно об этом человеке, и если на сайте не имелось однозначной информации о том, что тот погиб или умер, Полина тут же делала запрос во всероссийскую телефонную книгу. Улов, однако, оказался более чем скромный. Из тех людей, кто служил в бригаде весной-летом шестидесятого, Вадим сумел вспомнить не более двух десятков, однако стопроцентно живых из них оказалось всего четверо. Бригадный врач Леонид Шумилов жил теперь в Казани, где заведовал хирургическим отделением одной из городских больниц; комбат-2 Перст (имени его Вадим так и не вспомнил, и инициалы, приведенные на сайте, ничем ему не помогли) проживал в Москве; взводный Костя Лифшиц (по-видимому, единственный в бригаде еврей-ашкеназ) заведовал аптекой в Балаклаве, и, наконец, Булана Кабарова, командира противотанкового взвода, занесло аж в Порт Артур, где он работал главным инженером судоремонтного завода. Мало, далеко, и, в сущности, безнадежно. И бессмысленно, разумеется, прежде всего, потому что рассказать им Вадиму было, на самом деле, нечего. Если уж Марик Греч, у которого на руках Реутов, можно сказать, и "умер", ничего добавить к рассказанному не смог, то, что могли знать эти, в прямую в событиях тех дней не участвовавшие, люди?

Оставался, впрочем, еще подъесаул Каменец из третьего батальона, о котором Вадим, как назло, совершенно забыл, но было уже почти четыре, и заниматься его поисками времени не осталось.

6.

Без двадцати минут пять, на набережной появились трое крайне подозрительных праздношатающихся граждан. Одеты они были в штатское, но партикулярное платье носили как-то неловко, и, хотя из кожи вон лезли, чтобы не бросаться в глаза, Давид их тут же вычислил и показал Вадиму. Реутов, который их, впрочем, сначала профукал, посмотрел и, приглядевшись, пришел к выводу, что Давид прав, ребята явно были не теми, за кого себя выдавали, и одежда на них была едва ли не с чужого плеча. Может быть, рядовые обыватели ничего подозрительного в них и не замечали, но, зная на что, вернее, на кого следует обратить внимание, принять этих мужиков за обычных граждан каганата, гуляющих теплым осенним днем по Софийской набережной, или, скажем, иностранных туристов, было бы затруднительно. А когда они заняли позиции на подходах к ресторану "Кружевница", исчезли и последние сомнения. Люди эти, по всей видимости, были здесь по делу, вот только по какому конкретно делу, оставалось пока не ясно. Но само их присутствие заставило Вадима не на шутку поволноваться.

К сожалению, Полина была уже внутри, и предупредить ее Реутов не мог. Вернее, мог, но…

– Не торопись, – остановил его Давид, говоривший сейчас исключительно спокойным ровным голосом. – Не похожи они на наружку. Давай подождем.

– А если… – начал, было, Вадим, но Казареев договорить ему не дал.

– Что сейчас, что через четверть часа, дела уже не изменит, – объяснил он. – И она не одна. Здесь мы с тобой, и у нас, между прочим, два ствола. – Давид легко тронул свою наплечную сумку. – Стрелять-то не разучились, господин полковник?

– Вроде, нет, – пожал плечами Вадим, с ужасом представляя себе, что ему действительно придется стрелять в представителей власти на одной из центральных улиц столицы.

"Армагеддон!"

Однако все было тихо. Мужики никакой активности не проявляли – двое пили пиво в открытом кафе по одну сторону ресторана, а третий делал вид, что читает газету на парковой скамейке по другую его сторону – и новые "действующие лица и исполнители" на сцене появляться не спешили. Однако чуть позже – было уже без пяти минут пять – по набережной проехал Воевода с целым лесом торчащих во все стороны антенн и с красными армейскими номерами. Двигался он при этом намеренно медленно, злостно задерживая уличное движение, но торопиться, явно, никуда не собирался. И более того, судя по реакции читавшего газету мужчины в темном костюме, появление этой машины было не случайно и даже, скорее всего, ожидаемо, во всяком случае, им и его "друзьями" ожидаемо. И, хотя мужчина и постарался проделать это как можно более незаметно, отчетливый его кивок кому-то, находившемуся внутри Воеводы, Вадим заметил и принял к сведению.