– Ну как? – спросил Гидвон, подходя к Ною.

– Ловко, – ответил Ной.

Гидвон легко, без усилий, выдернул нож, словно тот застрял не в дереве, а в масле, отдал его подбежавшему помощнику и выжидательно посмотрел на Ноя.

Ной, в свою очередь, посмотрел на открытую дверь.

– Больше мне нечего делать, как ходить туда-сюда, – проворчал Гидвон, но снова вышел с Ноем за порог.

Ной шел за ним и напряженно размышлял.

– Я спрашивал потому, что соседа моего Ирада убили ударом ножа в спину, когда он работал в поле, – сказал Ной, все еще продолжая сомневаться в том, надо ли открывать Гидвону истинную причину своего интереса.

Но если не открыть, то и разговора не будет, Гидвон ясно дал это понять. Выбора у Ноя не было. Если это Гидвон убил Ирада, то он смутится или еще как-то иначе выдаст себя, потому что Гидвон простодушен. Если же убийца не он, то может посоветовать или подсказать что-то дельное.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Гидвон и рассмеялся.

Он смеялся долго, во весь голос, положив крупные руки на колыхающийся живот и запрокинув голову. Смеялся от души, непритворно, и Ной почувствовал, что Гидвон не убивал Ирада. Если бы убил, то не стал бы смеяться. Но почему он смеется? Над кем он смеется? Над Ноем или над покойным Ирадом? Искренним, но неуместным был смех Гидвона, ведь речь шла о вещах несмешных, об убийстве шла речь.

Вдоволь насмеявшись, Гидвон отер вспотевшее лицо полой своего фартука, и сказал:

– Чем начинать разговор так издалека – взял бы сразу и спросил, не знаю ли я, кто убил Ирада. Правильно говорят про тебя, Ной, что совсем ты лишился ума.

– А ты знаешь? – не веря своей удаче, спросил Ной, не обращая внимания на грубость.

– Знаю, – кивнул Гидвон.

– Откуда? – был следующий вопрос Ноя.

– Один из тех, кто хоронил Ирада, забрал нож, которым его убили себе и на следующий день принес его мне для того, чтобы очистить от проклятья. Некоторые люди верят в то, что оружие, которым убивали, должно переходить к новому владельцу чистым, без лежащих на нем проклятий. Я снимаю накладки с рукояти, раскаляю нож докрасна, затем кладу на наковальню, легонько ударяю по нему молотом, остужаю в воде, затачиваю, прикладываю накладки и отдаю. Этот ритуал символизирует смерть старого ножа и рождение нового. Некоторые верят, что, не очистившись от проклятий, нож принесет новому владельцу беду.

Гидвон пожал плечами, показывая, что это их дело во что они верят.

– А откуда берутся проклятия? – спросил Ной.

– Когда человека убивают, он всегда успевает проклясть орудие, которым его убили, – ответил Гидвон и замолчал.

– Так откуда же ты знаешь, кто убил Ирада? – спросил Ной, боясь, что кузнец сейчас уйдет в кузню.

– Что я не узнаю ножа, который делал и не вспомню, для кого я его делал?! – Гидвон покачал головой, словно говоря: «Плохого же ты обо мне мнения, Ной».

– Разве ты можешь помнить все ножи, что сделал за всю жизнь? – удивился Ной, не предполагавший такого. – Их же сотни!

– Их тысячи! – поправил Гидвон. – Но я помню все и узнаю каждый, подобно тому, как хороший полководец узнает в лицо всех своих воинов, сколько бы ни велико было их число, и помнит их имена! Собери множество ножей, свали их в кучу и позови меня! Я выберу те, что сделаны мною, и расскажу, когда и для кого я их делал! И будь я проклят всеми семью проклятиями, если ошибусь хоть раз!

«Какой же я глупец! – сокрушенно подумал Ной. – Что только не выдумал, а до такого простого дела, как взять нож и обойти с ним в руках всех кузнецов, не додумался! Не мог предположить, что можно узнать самый обычный нож, каких тысячи! Вот уж действительно сплоховал, так сплоховал! Правы те, кто утверждает, что разум давно покинул меня!»

– Так чей же был нож? – спросил Ной, видя, что Гидвон не торопится называть имя.

– Предлагаю тебе откровенность в обмен на откровенность, – ответил купец. – Я назову тебе имя, а ты расскажешь, что такое ты строишь и для чего. Люди говорят, что ты безумен, но я не могу поверить в то, что безумны все твои дети, и жены их, и жена твоя тоже безумна. У вас есть какая-то цель и строите вы неспроста. Удовлетвори мое любопытство, и я удовлетворю твое.

– Я строю Ковчег, потому что такова воля Божья! – ответил Ной. – Больше я ничего не могу сказать тебе, Гидвон.

– Тогда и я ничего не скажу тебе! – хохотнул кузнец. – Впрочем, нет, погоди-ка, я скажу кое-что, чтобы разжечь твое любопытство как следует. Знай же, Ной, что убийцу соседа твоего Ирада, ты видишь каждый день!

«Значит это все-таки Хам? – подумал Ной. – Или Иафет? Или Гидвон лжет, стараясь лишить меня самообладания, чтобы я проболтался?»

Недоверие отразилось на его лице столь явственно, что было замечено Гидвоном.

– Пойдем к наковальне, – сказал он и первым, по своему обыкновению идти всегда первым, вошел в кузницу.

Остановившись у наковальни, Гидвон положил правую ладонь на нее и громко провозгласил:

– Клянусь своим ремеслом, что сказал тебе правду, Ной – убийца соседа твоего Ирада каждый день перед глазами твоими! И пусть силы покинут меня вместе с умением, если я солгал!

«И пусть силы покинут меня вместе с умением, если я солгал! – звучало в ушах Ноя, пока он ждал Эмзару и Хама возле кузницы. – И пусть силы покинут меня вместе с умением, если я солгал!»

Невозможно, чтобы обладатель ремесла поклялся бы этой клятвой ложно. Невозможно, чтобы Гидвон не дорожил ремеслом своим! Нет, кузнец сказал правду, точнее – половину правды. Сказал и ушел, давая понять, что не скажет больше ни слова.

Ной не мог сказать про потоп, ведь Бог доверяет тайну тому, кому хочет доверить, и не доверяет тому, кому доверять не хочет. Как можно идти наперекор Его воле? К тому же, Гидвон не поверил бы в потоп, если бы узнал… В такое можно поверить, только если услышишь от Господа или от человека, которому доверяешь безгранично.

«Сегодня же, как только вернусь домой, поговорю с домочадцами, – решил Ной. – Шесть дней впереди, и за это время я должен узнать правду, чего бы мне это ни стоило! Узнать, чтобы ни в коем случае не допустить убийцу в Ковчег! Кем бы он ни оказался!»

Произнести, даже про себя: «Кем бы он ни оказался!» было очень трудно. Ной прекрасно понимал, что выполнить будет еще труднее, но он знал, что Бог насылает потоп для того, чтобы очистить мир от скверны, и не мог допустить, чтобы часть этой скверны оказалась в Ковчеге среди достойных спасения.

«Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…»

«Но если Господу было угодно заключить со мной договор, – подумал Ной, – то не означает ли это, что никто из семейства моего не может запятнать себя таким тяжким грехом, как убийство?.. Нет, не означает, ибо это может стать еще одним испытанием моей веры и моей верности! Господи, дай мне сил выдержать испытания, которые ты посылаешь мне!»