«Теперь все трое сыновей моих войдут в Ковчег с женами, – порадовался Ной, проваливаясь в мягкую черноту сна. – И все трое сыновей моих чисты. Есть у них грехи, но невелики они…»

Насколько невелики грехи сыновей, Ной додумать уже не успел. Сон пришел к нему и принес видение потопа. Сегодня это видение было красочным, как никогда и столь же устрашающим. Если раньше, во время прошлых снов, Ной взирал на потоп откуда-то со стороны, то сейчас он был в самой гуще потопа. Он был тем, над которым стеной нависала огромная водяная гора, он был тем, кого подхватывала волна и кружила в нескончаемом водовороте, он был тем, кого подбрасывало, да так высоко, что он разбивался о водную гладь, словно о землю… Это его легкие наполнялись водой, это он опускался на дно, умирая, это он видел, как уходит под воду его дом, это он видел, как тонут те, кто ему дорог… Весь ужас потопа, вся боль его, вся горечь невосполнимых утрат вошла во сне в сердце Ноя, наполняя его скорбью и надеждой.

Ной скорбел по обреченному на гибель миру, пусть то и был мир неправедных, и прежде, но мера его скорби не была столь велика.

Ной надеялся на спасение и прежде, но надежда не была такой сильной, такой пронзительной, такой трепетной. Только, увидев воочию всю мощь божественного гнева, можно оценить его неотвратимость и понять, как повезло тебе и твоей семье, как повезло тем, с кем Всевышний заключил договор, послав им спасение.

Там, где сшибались тучи, сверкали молнии, там, где сшибались волны, разлеталось вокруг неисчислимое количество водяных брызг, небо было черным, вода была черной, небо сливалось с водой, а вода с небом и посреди буйства стихии погибал и тут же возрождался для того, чтобы погибнуть, праведник по имени Ной, познавая меру Господнего гнева. Ту самую меру, которую ему не дано было испытать на себе, но надо было познать ее, чтобы унести с собой это знание и передать его потомкам своим.

Для кого потоп, как не для тех, кому предстоит жить дальше? То, что послужило возмездием для одних, послужит назиданием для других. Не угрозой, но назиданием – вот дано вам благо великое, и вот, что случится с теми, кто дерзнет пренебречь этим благом. Одна мера у всего сущего, но два исхода – к добру и ко злу.

«Шесть дней осталось» – сказал себе Ной, проснувшись.

Он знал, что теперь долго будет отсчитывать по утрам дни. Сначала – сколько осталось до потопа, потом – дни потопа, потом – дни схода воды. И дням новой жизни придется вести счет, потому что, кроме него и сыновей его, некому это будет делать.

«Еще Ковчег не достроен, а я уже думаю, как будем считать дни по завершении потопа! – выговорил самому себе Ной и подытожил: – Нехорошо!»

Он встал, оделся, помолился в своей молельне и вышел на кухню, где Эмзара варила кашу из дробленого пшеничного зерна для утренней трапезы.

– Дети не спали, – сказала она, зевая и помешивая половником в котле, – и я не спала, дожидаясь, пока они лягут. Сначала судили и рядили обо всем во дворе, потом пошли пересчитывать найденные монеты и делить их на части…

– Так ведь делили уже, – удивился Ной. – Две трети на покупку гофер, одна часть на покупку припасов. Дерево покупаем сегодня, а припасы – как только Ковчег будет готов.

– Иафет считал и сказал, что лучше взять с собой больше припасов и кормов для животных, а дерево он рассчитал так, чтобы не покупать ничего лишнего. Так и сказал – ни одной лишней балки не останется, но ничего не будет недоставать. В итоге они поделили деньги пополам. Половина пойдет на покупку дерева, половина на припасы. А на оставшееся внутреннее устройство Ковчега пойдет дерево от наших построек. Если сделать так, тогда запасов с лихвой хватит нам по окончании потопа до сбора первого урожая и первого приплода у скотины. Так сказал Иафет, а он считал и знает.

– Если он сказал, то знает, – сказал Ной. – Иафет не говорит зря.

– Лучше бы иногда говорил, – проворчала себе под нос Эмзара, намекая на то, что скрывал до вчерашнего вечера их младший сын. – Я спросила его: «Скажи, сын мой, зачем тебе понадобилось посыпать землю золой, разве не видел ты, что в яме, куда мы выбрасываем ненужную золу из очага никогда ничего не растет?». А он мне на это ответил: «В яме не растет. Но от порога до нее, там, где часто просыпается зола, трава и гуще, и выше, и сочнее. Стало быть, дело не в золе, а в ее количестве. В избытке она подавляет ростки, а в небольшом количестве, способствует их росту». Есть ли у кого еще такой умный сын?

– Нет, – улыбнулся Ной.

– Я положила в котел меда, а на стол подам еще сушеных фиников и других плодов, а также немного вяленого мяса из того, что мы отложили на припасы, – продолжала Эмзара. – Это будет первая трапеза для новой невестки в нашем доме, пусть она будет сладкой и обильной. А ужин устроим, как решили…

– Но до того нам придется поработать как следует! – сказал Ной. – Пока Сим и Хам привезут к Ковчегу дерево, нам с Иафетом надо будет установить опорные балки для крыши, да подвести их так, чтобы было ровно.

– А если будет неровно – что с того?! – фыркнула Эмзара, извлекая половник и закрывая котел крышкой. – Главное, чтобы сверху не лилась вода! Не дворец же строим!

– «Ровно» означает не только «красиво», но и «крепко», – пояснил Ной. – И если уж делать, то делать как следует. Я тоже могу сказать: «зачем так долго и тщательно мешать кашу, ведь сойдет и так!».

– Сойдет, – проворчала Эмзара. – Волам сойдет, они все съедят, а нам не сойдет. Если плохо мешать, то снизу пригорит, а сверху останется сырым, да и мед не распространится равномерно и оттого с одного боку будет сладко, а с другого не очень! И что ты лезешь ко мне с советами? Разве учу я тебя, как надо строить Ковчег?! Иди умойся, расчеши волосы и бороду, ведь скоро будем встречать нашу новую невестку!

Ной улыбнулся и хотел выйти, но у порога столкнулся с Шевой. Шева выглядела расстроенной, даже поникшей.

– Поистине мой удел приносить вам дурные вести! – сказала она, качая головой, с которой сполз платок. – Услышала я, что убили кузнеца Гидвона, с которым вчера разговаривал отец наш, и пришла сказать о том…

Своего отца, который уже умер, Шева называла «отец мой», а про Ноя говорила «отец наш», подразумевая, что он отец ей и ее мужу или же просто «отец».

– Повитуха Седа шла мимо наших ворот и кричала, что Гидвона загрызла лиса-оборотень! – добавила Шева.

– Лиса-оборотень? – удивился Ной. – Она что – видела лису своими глазами?!

– Не знаю, – Шева виновато потупила взор, хотя за ней не было никакой вины. – Она не сказала, что видела своими глазами. Просто кричала: «лиса-оборотень загрызла кузнеца Гидвона!». Должно быть видела…

– Седа и не увидит, а расскажет, – заметила Эмзара. – Ее язык не отличает придуманное от увиденного…

– Встреть Гишару сама! – сказал ей Ной и вышел во двор.

Там он побрызгал в лицо водой, что должно было изображать умывание, наскоро пригладил ладонями волосы и бороду, и, сочтя, что так можно появляться на людях, вышел на улицу и быстрым шагом, едва ли не бегом, пошел к кузнице Гидвона.