Мы оба ее заслужили.

— А Итан? — не отставала я. — Вы понимаете, кто он теперь?

Торигроссо вздохнул, вновь сделавшись похожим на усталого рыжего бульдога, который хочет не отвечать на вопросы, а вздремнуть где-нибудь.

— Ведьмак, да, — он покачал головой и добавил: — Ничего с ним страшного не будет. Поедет в Марнахен после допросов министерства обороны, я его поселю на одной из полицейских квартир. Мы втроем сейчас состряпали и проговорили несколько раз отменную легенду, подкопаться не должны. Ну а ведьмак… что ведьмак? Станет жить дальше, и вы знаете, у меня такое чувство, что жена его все-таки заберет.

Я не стала уточнять, почему он так решил, но подумала, что возвращение Итана Хатчиссона к бывшей супруге — это лучшее, что могло бы с ним случиться.

Хотелось верить, что со мной и Энцо тоже все будет хорошо. Эта надежда — единственное, что у меня было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Нас допрашивали по отдельности.

Допрос начали прямо в больнице — через час после того, как Торигроссо попрощался со мной, в палату пришел мужчина в темно-сером костюме и с неприметной внешностью, будто присыпанной пылью. Несмотря на то, что он был похож на долговязого мотылька и выглядел безобидно, чутье подсказывало мне, что это хищник, и с ним лучше не связываться.

Он был в ярости — хоть и старался держаться спокойно.

— …Так кто, вы говорите, стрелял первым?

Я улыбалась, словно деревенская дурочка, и отвечала:

— Господин офицер, я ничего такого не говорила. Я ничего не помню, совсем.

Допросчик искренне боролся с желанием взять меня за шиворот и встряхнуть как следует. Он бы наверняка это сделал, если бы не доктор Анна, которая сидела на табурете в углу, похожая на хрупкую статуэтку, вырезанную из черного дерева — она смотрела так, что невольно хотелось соблюдать все приличия.

— И зачем вы поехали в Меленборг?

— Там клиника. «Убежище святой Магды». Лучшие специалисты в стране.

— Что сделал доктор Пелегрини, когда стало подниматься желе?

— Господин офицер, я этого не помню. Помню, как мы сходим с поезда, доктор Пелегрини нас встречает… и все.

Допросчик что-то сдавленно прошипел и обернулся к доктору Анне.

— И надолго такое с ней?

— Возможно, навсегда, — невозмутимо ответила она, сцепив пальцы в замок на колене. Допросчик ей не нравился, и доктор Анна даже не пыталась этого скрывать. — Воспоминания оказались настолько травмирующими, что мозг заблокировал их для того, чтобы психика не перегорела. Отсутствие воспоминаний спасает ее от безумия.

Допросчик обернулся на меня и резко спросил:

— Как вы познакомились с Хатчиссоном?

— Не помню, господин офицер, — я продолжала улыбаться — это раздражало допросчика почти так же, как провал в моей памяти.

Все это продолжалось еще полчаса: допросчик пытался так и этак поймать меня на вранье, но я твердила одно и то же, словно говорящий попугайчик, и в итоге он сдался. Выйдя с ним из палаты, доктор Анна вернулась через четверть часа и негромко сказала:

— Господина Саброру все еще допрашивают, но кажется, там уже идет к концу.

Я кивнула. Доктор Анна казалась мне хорошей девушкой, но я понимала: не всегда допросчики выглядят угрожающе — иногда они могут быть такими вот милыми и славными.

— Как он? — спросила я. Доктор Анна мягко улыбнулась.

— Все в порядке. Он хорошо себя чувствует.

На следующий день меня выписали, приказав прийти через два дня на осмотр — ранение оказалось царапиной. Переодевшись в платье, которое привезли слуги Энцо из дома, я спустилась из палаты в больничный холл, села на скамью и стала ждать — не хотелось отправляться домой без Энцо. Я думала о нем все это время, и с каждой минутой мне становилось все тревожнее. А что, если с ним все не так хорошо, как говорит доктор? Что, если его рана намного тяжелее? Что мы будем делать дальше? От нас ведь не отстанут просто так, наверняка будут и другие допросы, и тогда…

Энцо медленно спустился по лестнице — он старался держаться уверенно и бодро, но, судя по тому, с какой осторожностью он шел, его рана была не так проста, как он пытался показывать. Я бросилась к нему — Энцо осторожно приобнял меня левой рукой и негромко произнес:

— Ну вот и все. Теперь можно и домой.

— Можно, — откликнулась я, и несмотря на боль в плече и бледное лицо Энцо, мне стало легко.

Когда автомобиль остановился у ворот, и мы вышли в жаркое летнее утро, которое дышало цветочными запахами и горячими южными красками, то Энцо удивленно посмотрел в сторону дома и улыбнулся.

— Надо же! Целая делегация!

— У нас гости! — воскликнула я. У ворот стоял Гвидо — компанию ему составляли Лука, Сандро и Торигроссо, и я вдруг уловила потрясающий запах торта с ананасом. Лука и Сандро захлопали в ладоши, Гвидо с достоинством поклонился и произнес:

— Рад, что вы вернулись, господин Энцо. Госпожа Эрна, я вас не подвел.

— Не подвел, это точно! — подтвердил Лука. — Конечно, ты готовишь намного лучше, но…

— Но я готовил сладости второй раз в жизни, — оборвал Гвидо, и в его голосе зашелестели льдинки. Лука поднес указательный палец к губам: молчу, молчу. — Гости довольны моими десертами, так что если господин Энцо не против, я смогу вас подменять у плиты.

— Спасибо вам, Гвидо, — я с улыбкой протянула ему руку; голем осторожно пожал ее, словно боялся повредить. — Словами не передать, как я вам благодарна.

Мы прошли в столовую — там я поняла, что пока геройствовать не стоит, и почти без сил опустилась на один из мягких стульев. Куриный суп с пряностями и сухариками издавал удивительный аромат, и Энцо, который сел со мной рядом, негромко произнес:

— Поешь. Нам с тобой надо отдыхать, поправляться и набираться сил. Вот, бери пример с господина Торигроссо.

Полицмейстер, который тем временем энергично принялся за суп, даже глазом не повел.

— Полицейская привычка, — ответил он. — Ешь и спи, как только появится возможность, кто знает, когда ты сможешь это сделать в следующий раз.