Итан отчетливо заскрипел зубами. Его лицо наполнилось такой ненавистью, что мне сделалось жутко. Откуда-то налетел ветер, ударил в спину, вздыбил волосы, и я внезапно поняла, что Энцо уже работает. Он уже активировал заклинание — сейчас оно прорастало из травы, спешило освободиться, выплеснуться и укутать собой.

— Доктор, вам лучше не шевелиться, — прежним ледяным тоном посоветовал Энцо, и я почувствовала запах карамели: густой, сбивающий дыхание, настолько плотный, словно мы вдруг перенеслись на кондитерскую фабрику. От земли поднимались золотистые струйки пара, и откуда-то со стороны клиники донесся истошный женский визг.

Его тотчас же поддержали — женщина продолжала визжать, и множество голосов заходились в торжествующих воплях: кажется, несчастные обитатели «Убежища» поняли, что случится потом. Золотые струи тумана становились все гуще, поднимаясь выше и выше: забор, доктор Пелегрини, санитары, которые тряслись от страха, казались янтарными призраками в его глубине.

— Стреляйте! — прокричал доктор, обернувшись, и его голос прозвучал как через толстый слой ваты. — Стреляйте, идиоты, его еще можно остановить!

Энцо не шевелился. Его рука в моей руке была тяжелой и ледяной — такой, словно из него ушла жизнь, выплеснулась сверкающим туманом, окутывая холм. Все, что я смогла делать — держать его за руку. Отдавать тот огонь, который наполнял меня, плыл под кожей — тот огонь, который был моей сутью.

Если бы я могла отдать свою душу, то я отдала бы.

Когда над холмом прозвучал выстрел, а затем второй, и Энцо начал заваливаться куда-то вбок, а удар в грудь отбросил меня назад, то я успела лишь взмолиться: «Мамочка, помоги!» и выплеснула вперед все, что еще во мне оставалось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я очнулась, почувствовав укол в руку. За ним сразу же пришло прикосновение тихого ветра к лицу, запах лекарств и чистящего средства для полов — и воспоминания о том, что случилось в «Убежище», нахлынули на меня ледяной волной, сбивая дыхание.

Где я? Где Энцо?

— Тихо, тихо. Все хорошо, — сказал мягкий женский голос: встрепенувшись, я открыла глаза и увидела чернокожую девушку в зеленом костюме с биркой «Доктор Анна Андерсон» на груди — она убрала шприц, показала мне три аккуратно наманикюренных пальца и поинтересовалась: — Сколько пальцев видите?

— Три, — просипела я. Доктор Анна кивнула, одарила меня веселой белозубой улыбкой и спросила:

— Как вас зовут?

— Эрна Уиллоу.

— Отлично. Что последнее помните?

В памяти проплыл янтарный купол, которым накрыло холм с «Убежищем», вырезая его из мира — но я знала, что об этом лучше не упоминать. Чем старательнее я буду хранить молчание, тем лучше. Настоящие хозяева «Убежища», для которых там выращивали ведьм, не опустят руки — со мной и Энцо будут говорить в других местах и не так ласково, как доктор Анна.

Ничего. Я выстою.

Я ведьма, и мне не привыкать сражаться.

— Мы с Энцо Сабророй ехали в Меленборг, — медленно проговорила я. Доктор Анна не сводила с меня взгляда. — Там клиника, «Убежище святой Магды»… я единственная ведьма, которая уцелела после Гексенхаммера, — голос окончательно скомкался в горле, и я просипела: — Я в клинике?

А если у нас с Энцо ничего не вышло?

Только не в «Убежище». Только не там.

— Да, — она взяла с прикроватной тумбы стакан воды, провела металлической палочкой по моим губам. — Но не в «Убежище». Там на вас напали, когда господин Саброра пытался остановить спонтанный выплеск магии у одного из пациентов. Он успел выхватить оружие у одного из охранников и…

— Энцо жив? — спросила я, надеясь, что тревога, которая сейчас заполняла меня, не выплеснулась на лицо и не прозвучала в голосе.

Моя рука еще хранила ледяное прикосновение его пальцев. Я не могла его потерять, я не…

— Жив, — кивнула доктор Анна. — Лежит в соседней палате, сейчас там господин Торигроссо. Побеседуете с ним? Он велел сказать, когда вы очнетесь.

— Конечно, — улыбнулась я. Энцо был жив, мы вернулись домой — если бы так не болело плечо, туго перетянутое бинтами, то все было бы совсем хорошо.

Торигроссо пришел через четверть часа — угрюмый, вымотанный, но все равно довольный. Когда доктор Анна вышла из палаты, оставив меня наедине с полицмейстером, то он осторожно присел на край кровати и сказал:

— Официально у одной из ведьм, которая лечилась в «Убежище», произошел выплеск магии. Саброра пытался ее остановить. Началась паника, стрельба. Он смог вытащить вас и Итана Хатчиссона, но потом все рухнуло в желе, и Саброра уже никому ничем не мог помочь.

Я только вздохнула.

— Я ничего не помню, господин полицмейстер. Вообще ничего. Как звали ведьму, которая все это устроила?

Торигроссо только руками развел.

— Теперь поди знай! Заварили они кашу, конечно.

— А что еще было делать? — спросила я едва слышно. — Утереться и уйти, потому что там растят ведьм для министерства обороны?

Торигроссо понимающе усмехнулся.

— Как хорошо, что иногда все можно свалить на ведьм, — так же тихо произнес он. — Министерские там сейчас носом землю роют, но желе штука такая, кто в нее попал, тот уже не вылезет. Вернее, вылезет, конечно, но через триста лет. Никаких хвостов не осталось.

— Уйдут ни с чем?

— Вот именно.

— Сколько еще таких «Убежищ» по стране… — вздохнула я. Торигроссо ободряюще похлопал меня по запястью своей тяжеленной ручищей.

— Главное, что вы убрали то, которое было у нас под боком, — улыбнулся он. — Убрали быстро и чисто.

— Нас ведь еще будут допрашивать, — сказала я, глядя Торигроссо в глаза. — Мы единственные выжившие свидетели.

Торигроссо устало опустил веки. Вздохнул.

— Разумеется. От вас так просто не отстанут, но вы стойте на своем. У вас отлично получается.

— Как там Энцо? — спросила я. — Как Итан Хатчиссон?

— Живы, живы, — поспешил Торигроссо успокоить меня. — Энцо ранен, но доктор Анна говорит, что завтра отпустит его домой на долечивание. Вас тоже.

«Домой», — повторила я. Завтра мы с Энцо вернемся в дом среди яблоневого сада, и начнется прежняя жизнь — спокойная, тихая, с черничными кексами и ракушками на берегу.