– Что еще за Орвар Фрейрсон?

– Один из капитанов Рагналла. У него в заливе четыре корабля.

– А у Сигтригра ни одного?

– Да.

– Значит, он обречен. Рано или поздно у него кончится провизия.

– Верно.

– И мою внучку убьют.

– Да, если Господь не смилостивится.

– Я вашему Богу даже червяка спасти не доверю. – Я посмотрел на сына. – Что будешь делать дальше?

– Епископ Леофстан предложил мне стать одним из его капелланов, если будет на то воля Божья.

– Иначе говоря, если ты выживешь?

– Да.

– Отсюда следует, что ты останешься в Сестере?

Сын кивнул.

– Думаю, так. – Он смешался. – Хотя, отец, здешним гарнизоном командуешь ты, и могу предположить, ты не захочешь, чтобы я поселился тут.

– Я хочу того, чего хотел всю жизнь. Мне нужен Беббанбург.

Сын кивнул.

– Значит, тут тебя не будет? – с надеждой в голосе осведомился он. – Ты не останешься в Сестере?

– Разумеется, нет, болван чертов! – отозвался я. – Я плыву в Ирландию.

* * *

– Ты не поплывешь в Ирландию, – сообщила Этельфлэд. А вернее, скомандовала.

Перевалило за полдень. Солнце вновь исчезло, сменившись очередной стеной низких и зловещих туч, предвещавших сильный ливень еще до наступления ночи. В такой день лучше сидеть дома, но мы вместо этого находились в местечке изрядно к востоку от Эдс-Байрига и к югу от римской дороги, по которой я привел из Сестера три сотни воинов. Почти половину составляли мои люди, остальные были воины Этельфлэд. Мы свернули с дороги задолго до того, как та приблизилась к Эдс-Байригу, надеясь отыскать еще один отряд фуражиров, но пока никого не обнаружили.

– Ты меня слышишь? – спросила Этельфлэд.

– Я не глухой.

– Кроме тех случаев, когда тебе это выгодно, – ядовито заметила она.

Этельфлэд ехала на Гаст, своей белой кобыле, и облачилась для боя. Я не хотел брать ее с собой, напирая на то, что местность вокруг Сестера слишком опасна для всех, кроме воинов, но, как обычно, ей не было дела до советов.

– Я правительница Мерсии, – величественно напомнила она. – И еду в своей стране куда захочу.

– Ну, тогда тебя хотя бы похоронят в твоей собственной земле.

Честно говоря, это казалось маловероятным. Если Рагналл и выслал фуражиров, то их следовало искать где-то на востоке, потому что к югу от холма их не наблюдалось. Мы миновали заросшие пастбища, пересекающие путь ручьи и натянули поводья среди остатков молодого леса. Прошло, наверное, лет десять с тех пор, как последний лесник приходил подрезать дубки, растущие как придется. Я подумывал, не пора ли назад, как вдруг окрик Берга возвестил о том, что с севера возвращается один из наших разведчиков. Я выслал с полдюжины парней еще раз осмотреть римскую дорогу, но день тек так спокойно, что я не ожидал от них ничего нового.

Однако просчитался.

– Господин, они уходят! – крикнул разведчик, понукая уставшую лошадь. Это был Гримдаль, мерсиец, и на лице у него сияла ухмылка. – Уходят!

– Уходят? – переспросила Этельфлэд.

– Госпожа, все до одного. – Гримдаль осадил коня и кивнул в сторону востока. – Встают на дорогу и идут прочь!

Этельфлэд тронула кобылу.

– Погоди! – окликнул ее я и заехал вперед. – Финан, двадцать пять человек! Живо!

Отобрав всадников на самых быстрых конях, я повел их через густо покрытые весенней травой пастбища. Земли годами пустовали, потому что норманны находились слишком близко и любого, кто рисковал осесть здесь, ждали набеги и смерть. Поля с плодородной почвой поросли травой и побегами орешника. Мы скакали на восток по заброшенной тропе, что когда-то вела к водопою, продираясь через молодую поросль и кусты ежевики, пока не выехали на луг. Впереди простиралась очередная полоса леса, и Гримдаль кивнул на деревья:

– Господин, дорога за теми соснами.

– Нам нужно ударить! – вскричала Этельфлэд. Она немного отставала и пришпоривала Гаст в намерении догнать нас.

– Тебе не следует быть здесь, – заметил я.

– Не трать слова попусту, – отрезала она.

Я промолчал. Тинтрег влетел в сосновый бор. Подлесок тут рос невысокий и укрывал плохо, поэтому я продвигался осторожно, ведя жеребца шагом, пока не открылась римская дорога. И увидел их: длинная вереница мужчин, лошадей, женщин и детей тянулась на восток.

– Нам следует ударить, – настаивала Этельфлэд.

Я покачал головой:

– Они делают именно то, чего мы от них хотим, – уходят. Зачем им мешать?

– Затем, что им вовсе не следовало сюда приходить, – мстительно заявила она.

Нужно еще разок потолковать с отцом Глэдвином, решил я. Его песнь о победе Этельфлэд можно закончить строками о враге, уползающем, как побитая собака. Я смотрел, как армия Рагналла отступает на восток, и понимал, что это победа. В Мерсию вторглась самая большая орда норманнов со времен короля Альфреда, она похвалялась своей силой под стенами Сестера, а теперь бежит. Не наблюдалось ни развевающихся знамен, ни бравады – северяне распрощались с мечтами о захвате города. А Рагналлу, подумалось мне, грозят большие неприятности. Его армия может попросту расколоться. Даны и норвежцы были серьезными противниками, опасными и свирепыми бойцами, однако при всем этом всегда держали нос по ветру. Пока дела шли хорошо, пока к ним в руки стекались рабы, золото, скот, они охотно следовали за вождем. Но стоило тому потерпеть неудачу, и войско таяло как снег. Рагналла ждет схватка, продолжал размышлять я. Он взял Эофервик, но сумеет ли он его удержать? Ярлу требовалась громкая победа, а вместо этого ему задали трепку.

– Хочу, чтобы их перебили еще больше, – горячилась Этельфлэд.

Соблазн был велик. Люди Рагналла растянулись по дороге, не составляло труда ворваться прямо в их гущу и рубить перепуганных беглецов. Но они пока находились на мерсийской земле, и Рагналл наверняка отдал приказ идти в кольчугах, со щитами и с оружием наготове. Если мы атакуем, норманны построят «стену щитов», а потом из авангарда и арьергарда и длинной колонны подтянутся подкрепления.

– Я хочу, чтобы они ушли, – сказала Этельфлэд. – Но еще хочу, чтобы всех их перебили!

– Нападать на них мы не будем, – заявил я. Заметив, как она негодующе поджала губы, я вскинул руку в успокаивающем жесте. – Мы дадим им атаковать нас.

– Нас?

– Подожди, – попросил я.

Я увидел, что три-четыре десятка из людей Рагналла ехали верхом и держались на флангах колонны, как пастухи, оберегающие стадо. Еще примерно столько же воинов вели коней в поводу. Кони были для армии на вес золота. Лошадь придает войску подвижность и составляет богатство. Дружинника оценивают по качеству его золота, по доспехам, по оружию, женщинам и скакунам. Рагналл, насколько мне было известно, по-прежнему испытывал недостаток коней, и утрата еще какого-то их количества жестоко досадит ему.