Русланом, а после сделалась весьма задумчивой и хмурой. На вопросы отмахивалась, новости явно плохие и меня мучало любопытство, что же он ей рассказал.

Выйдя из машины возле дома, Элли резко остановилась, принюхалась и сморщилась.

— Чувствуешь запах? — спросила она.

— Запах?

Повторив вслед за ней, почувствовала сильный запах гари и чего-то металлического, горького и масляного.

— Это от салютов?

— Нет, — она чертыхнулась и достала сигареты. — Это запах войны.

***

— Откуда цветы?

На первом заброшенном этаже на стульях, полках и стойке ресепшена лежали раскрывшиеся бутоны голубых роз. Воздух, пронзённый синим сиянием, наполнен мягкой свежестью с примесью цветочных духов. Зал преобразился, исчезла тоска и серость, и во вспышках от далёких салютов, зеркала утраивают пространство, удлиняя тени, изменяя восприятие действительности. Эти цветы как драгоценности притягивали взгляд. Не удержавшись, сжала в руках один из бутонов, чувствуя, как в пальцах шёлк струится подобно нежнейшей воде горного ручья. Над залом играет неземная музыка маленьких колокольчиков, безмятежных и таких далёких, что звук едва уловим, настолько тонка и взаимосвязана атмосфера другого мира. Всё стало острее и мягче, чем, когда бы то ни было. Сознание уплывает, раскрывая облик Изнанки. Ещё мгновение и тень, притаившаяся в отдалении наполнится объёмом и белыми красками, плотью и жизнью…

— Эй! — Элли больно схватила за запястье, вырывая из призрачной сказки обратно на землю в пустой заброшенный зал, без всяких признаков волшебства.

— Что? — помотала головой, разгоняя туман. — Куда всё исчезло?

— О чём ты говоришь? — спрашивает устало, прикрывая глаза.

— Цветы! Здесь были голубые розы!

— Что?! — мгновенно встрепенулась она. — Ты не ошиблась?

— Элли, это была Изнанка. Я же вижу два мира одновременно, помнишь? На той стороне весь зал просто утопал в бутонах и лепестках голубых роз. Это выглядело так по-настоящему! — невольно сжала пальцы, всё ещё чувствуя призрачную мягкость лепестков розы.

— Вероятно, он каким-то образом узнал, что ты сегодня будешь здесь и сможешь передать мне весточку, — тяжело вздохнув, сказала она. Посмотрев на меня, девушка махнула рукой. — Не бери в голову. Идём.

Позже, на кухне с бокалами красного полусладкого вина и бесчисленным множеством мандаринов, решилась спросить, что Элли имела ввиду, говоря о войне.

— Мы называем это афтершок. Одинаковые эмоции огромного количества людей, испытываемые одновременно, имеют тенденцию к повтору. Особенно отрицательные эмоции, но не обязательно. Афтершоки случаются спустя годы после реального события и напоминают виртуальное кино. Ты находишься в гуще событий, но при этом не способен ни на что повлиять, как и получить влияние на себя. Невидимый зритель, обречённый смотреть, чем всё закончится. Однако иногда мы способны помочь некоторым реальным духам, застрявшим в бесконечной череде повторения своей смерти. Собственно, это единственная причина, почему мы, получая предвестников грядущих событий, не уходим из города. Надежда помочь.

— Ведь не даром Москва, спалённая пожаром, Французу отдана…? — напрягая память, вспомнила стихотворение, связанное с пожаром.

— Нет, не угадала. Я говорю о более поздних событиях. Бомбардировки Москвы 1941 года. Материалы чуть позже выдам. Пока ты должна знать, что в те дни погибло около тысячи человек, пожары, паника, страх. Этого оказалось достаточно для появления афтершока. Хотя истинную причину возникновения подобного явления мы не знаем. К примеру, в Лондоне ничего подобного нет, хотя их бомбили гораздо дольше и сильнее, чем нас. В то же время, в Нью Йорке уже был зафиксирован первый афтершок на месте башен близнецов, хотя прошло всего тринадцать лет. В Москве первый такого рода произошёл спустя сорок лет. И происходит примерно раз в три года, обязательно в зимнее время, хотя бомбить начали летом. В Институте, не смотря на то, что они и не становятся свидетелями случившегося, это прерогатива исключительно медиумов и экстрасенсов, изучают природу афтершоков, но однозначных ответов пока нет.

— А что ты думаешь по этому поводу?

— Ничего, — она усмехнулась, а затем опираясь локтями о стол, запустила пальцы в волосы, сжимая голову. На секунду замерев, с силой провела ладонями по лицу, остановившись подушечками пальцев возле приоткрытых губ. Посмотрев на меня, тихо засмеялась. — Марго, ты не представляешь, как я устала от этого. Бесконечно, вечно, никак не остановиться. А они идут и идут. Почему люди дохнут как скот и ничего не делают? Почему как собачки ждут, что кто-то полюбит их и убережёт от зла? Как я устала от этой беспечности… Казалось бы, так просто — живи и наслаждайся жизнью. Даже не так… просто живи! Дыши полной грудью. Улыбайся, когда хочется улыбнуться, плачь, когда хочется плакать. Никто не требует чего-то сверхсложного, а они… «Я ненавижу свою работу, но буду ходить на неё изо дня в день, потому что «завтра» всё изменится и станет так, как я хочу!» «Муж, дом, дети, как я устала от этого, мне хочется карьеру делать, но… муж, дом, дети…» «Я потом позвоню родителям и скажу, что люблю их, а пока… у меня просто нет на это времени!»

Девушка на разные голоса говорила людские отговорки и в её голосе звучало такое отчаяние и тоска. Она словно вновь и вновь переживала встречу с каждым призраком, который потерялся после смерти. Который всё откладывал на потом. Который так боялся жить, что осознал это только после смерти.

Эти слова касались каждого из нас. Мы все были такими, потерянными и запуганными. Жить, а не выживать. И речь идёт не о войне, голоде или болезнях. Элли говорила про обычных людей, у которых с виду всё хорошо. Про тех, у кого есть и близкие, и крыша над головой, и возможность выбирать. Про тех, кто способен на выбор, но кто его не делает. Она говорила о них, объясняла, что с каждым годом таких вот не живущих всё больше и больше, и все они остаются на Изнанке. Они не страдают, они не чувствуют, сначала живые мертвецы, потом пепел на изнаночной стороне. Серая масса, пухнущая, тянущая руки к живым. Они как пиявки цепляются к нам, вытягивая наши мечты, чтобы хотя бы на секунду утолить свой голод. И что с этим делать, никто не знает.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, Элли?

— Я говорю о том, что мир меняется. Говорю о том, что даже в самые суровые годы Средневековья люди оставались живыми. Они страдали, любили, ненавидели, молились и жили, вот в чём проблема! — девушка достала очередную сигарету, несколько раз постучала ею по столу, а затем отложила в сторону, скрестив руки на груди и откинувшись в кресле. — Открыть дверь матери, оставившей на земле своих детей, проще, чем вытащить парня, всю