производства, и, как в 1930-е годы, руководство курортов вело тщательный учет приезжающих, которые относились к этим категориям. Публично заявленные ранее цели – 60 или 80 % рабочих – больше не ставились, но получаемые данные и тревожный рост числа случаев, о которых сообщалось неофициально, свидетельствовал о том, что граждане Страны Советов, знакомые с устройством системы и способные манипулировать ею, продолжали устраивать себя, друзей и родственников на лучшие курорты. Разрыв между коммунистическими идеалами – изобилие, равенство – и реальностью социализма с его различиями в положении сохранился и после войны. Но теперь выдвинувшаяся на первый план интеллигенция считала, что дефицитные места в учреждениях отдыха достаются ей по праву.

Процесс получения путевки на курорт, в дом отдыха или на турбазу после войны не изменился: путь к отпуску лежал через место работы. Каждый, кто хотел провести ежегодный отпуск в санатории или доме отдыха, должен был сначала посетить врача, затем предстать перед отборочной комиссией предприятия и, наконец, заручившись ее согласием, – перед фабзавкомом, который контролировал распределение путевок, предоставляемых профсоюзом[259]. Наличие медицинских показаний, как и прежде, было первым требованием для получения путевки. Привязка досуговых поездок к рабочему месту укрепляла тесную связь между производством и отдыхом: право отдыха зависело от вклада каждого гражданина в экономику и общественную жизнь, который можно было правильно оценить только на производстве.

Однако важнее состояния здоровья и трудовых заслуг были влияние и связи – продолжали действовать коррупционные схемы, преобладавшие еще до войны. Центральная власть признавала, что на местах не заботятся о том, чтобы отбирать наиболее достойных получателей путевок, или не знают, как это делать. Врачи на курортах опускали руки: половина пациентов не имели нужных медицинских показаний, «особенно летом». Некоторые прибывали в августе по октябрьским путевкам. Вместо того чтобы давать путевки на курорты «наиболее заслуженным, наиболее почетным людям», ветеранам, инвалидам и рабочим, многие профкомы предоставляли их служащим и иждивенцам, хотя ВЦСПС прямо запретил это. Это же касалось и путевок на турбазы: профкомы сознательно выдавали их тем, кто собирался провести все время отдыха на пляже. При этом горняки, транспортники, металлисты, текстильщики, работники химических предприятий выражали недовольство, поскольку туристские путевки были им практически недоступны. Инструкторы Московской областной турбазы в Бородино жаловались на то, что к ним для совершения пеших походов прибывает слишком много пожилых людей и даже инвалидов. «Это является результатом того, что ЦК и обкомы Союзов распределяют путевки механически, непродуманно, очень часто неправильно информируются, путая турбазу с домом отдыха»[260].

Социальная реальность советского отпуска отражена в отрывочных данных из отчетов об отдыхающих и туристах. Учреждениям следовало собирать информацию в отношении пола, рода занятий и возраста каждого: все это затем обобщалось для годовых отчетов[261]. До нас дошли ценные сведения из домов отдыха Московской области за 1947–1952 годы: доля рабочих там колебалась от 39 до 50 % (1952)[262]. В Сочи наблюдалась та же ситуация, что и до войны: процент рабочих в санаториях был выше всего в зимние месяцы и ниже всего – в высокий сезон (июль, август, сентябрь и октябрь). Часто профсоюзы и предприятие не могли реализовать все свои путевки на зимние месяцы[263]. Необычайно большой процент рабочих, которым доставался отпуск в непривлекательный зимний сезон, говорил об их второстепенном статусе.

Среди послевоенных туристов, по сравнению с посетителями домов отдыха, рабочих было еще меньше, а определение «пролетарский туризм» давно исчезло из лексикона участников туристического движения. Соответствующие данные опять же отрывочны, однако состав одной тургруппы (1951) выглядит показательным. Студенты, инженеры, учителя, научные работники составляли 67 %, рабочие – только 13 %. В 1954 году термин «интеллигенция» стал встречаться в отчетах турбаз и домов отдыха, и большинство послевоенных туристов теперь входили в эту группу населения; следующими по числу были служащие. Главное управление курортов и санаториев в этом году сообщало, что представители интеллигенции, отдыхавшие на курортах, в большинстве своем отличались хорошим здоровьем и отправлялись туда ради удовольствия, а не для лечения[264].

По архивным материалам можно проследить деление отпускников – как курортников, так и туристов, – и на другие категории, о которых, однако, чиновники говорили куда меньше. По всей видимости, соотношение мужчин и женщин на курортах и в домах отдыха было примерно таким же, как среди всего населения страны. Но среди участников организованных турпоходов процент женщин был большим, чем в целом: учителя, в большинстве своем женщины, составляли значительную часть тех, кто летом отправлялся в поход, но нет никаких признаков того, что последствия этого каким-либо образом обсуждались[265]. Возможно, преобладание женщин обуславливало, среди прочих факторов, невысокий статус туризма, когда дело доходило до распределения государственных средств на отпускные поездки.

Наличие всесоюзных санаториев и турбаз подчеркивало тот факт, что отпуск является общегосударственным делом, и в своих отзывах отдыхающие выражали признательность за то, что их окружают люди «из всех уголков» огромной страны. Рабочий «Серпа и Молота» Н. Степанов, начальник смены на прокатном стане, высокопарным официальным языком рассказывал о дружбе, которая завязалась у него с товарищем по комнате в санатории, председателем узбекского хлопководческого колхоза: только в Советском Союзе, подчеркивал он, каждый имеет право на отдых, «несмотря на его национальность и расовую принадлежность»[266]. Среди отдыхающих на курортах необычно высок был процент жителей Москвы, где чиновники и интеллектуалы умели манипулировать системой. Среди туристов в конце 1940-х – начале 1950-х годов наблюдался явный перекос в сторону москвичей и ленинградцев. Большую роль в этом играло Московское ТЭУ, которое было в числе крупнейших и первых, возобновивших свою деятельность после войны, но кроме того, имело разборчивых и экономически привилегированных клиентов, жаждавших пользоваться возможностями, связанными с туризмом. Глава Киевского ТЭУ в 1953 году говорил о низком спросе на путевки в Закарпатье со стороны жителей Украины. В то же время, по его словам, «путевки в Ленинграде были бы реализованы моментально»[267].

Сама Москва – в большей мере, чем Крым или Кавказ, – могла считаться главной туристической Меккой и «плавильным котлом», куда попадали приезжие отовсюду. Несмотря на элементарные условия проживания, члены сотен групп восхваляли организаторов, судя по книге отзывов Московской турбазы за 1949–1952 годы. Таллинские студенты взволнованно писали о первом знакомстве с городом: «Красавица Москва… столица нашей социалистической родины» (1949). Учителя из Архангельска отмечали, что увидели все, о чем мечтали много лет (июль 1950). Студенты Львовского государственного университета в 1951 году говорили о «незабываемых впечатлениях» от прекрасного древнего города. Отдельно было сказано о заботливых и внимательных руководителях групп, которые работали