Наступили перемены в личной жизни. Он развелся с первой женой и начал ухаживать за красивой молодой женщиной, шифровальщицей Дусей Карцевой. Они встретились сразу после возвращения Владимира из Синьцзяна. Дуся настолько ему понравилась, что его не отпугнула ее биография – небезупречная по тем временам.

Евдокия Алексеевна Карцева родилась в 1914 г. в деревне Липки Рязанской губернии, как и Владимир – в крестьянской семье. В детстве пережила лишения и тяготы. Спасаясь от голода, в 1919 году семья бежала в казахские земли. Жили трудно. У матери были еще дети, но многие умирали от голода и болезней. Спустя пять лет Карцевы вернулись в Липки, а потом переехали в Москву. Отец устроился водителем трамвая, затем – шофером в транспортный отдел ОГПУ. Мать работала в столовой этого ведомства.

Стараниями родителей на работу в «органы» попала и дочь-комсомолка. «Я сделала шаг, который оказался решающим для всей моей будущей жизни, – писала годы спустя Евдокия, – В то время мне представлялось, что такой поступок вполне понятен и совершенно нормален». Юная девушка, как и многие ее сверстники и сверстницы видела в ОГПУ не жуткое орудие уничтожения, а «организацию, созданную Лениным для защиты революции от ее политических противников»[368].

Для Спецотдела Карцева была завидным приобретением. Она обладала способностями к языкам и в московской спецшколе, а затем в техникуме иностранных языков изучила японский. После курса обучения ей поручили разгадывать коды японской разведки и дипломатической службы с целью расшифровки оперативных сообщений, уходивших из посольства Японии в Москве. В 1934 году ей присвоили звание сержанта госбезопасности.

Работать было исключительно интересно, ее хвалили за сметку и знание японского языка. Перспективы открывались великолепные и все было бы замечательно, если бы не сердечная привязанность. В 1936 году она познакомилась с талантливым шифровальщиком из англо-американской секции Романом Кривошем. Мало того, что парень был хорош собой, так еще и серб, а вдобавок – писатель и поэт. Почти никому не известный, но какое это имело значение для влюбленной женщины.

Они стали жить вместе гражданским браком, вот только идиллия продолжалась недолго. В 1937-м за Романом пришли. Происхождения не русского – уже достаточный повод для обвинения в шпионаже. Отягощающим обстоятельством явилась биография его отца, Владимира Кривоша, который до революции служил в Охранном отделении и слыл асом шифровального дела. Отработав при советской власти несколько лет в Спецотделе, он пережил арест и заключение на Соловках. В 1928 году его освободили, предоставили возможность снова потрудиться в органах, в 1935-м отправили на пенсию и уже не трогали. Зато забрали сына.

Это была не единственная родственная связь, порочившая Романа. У него имелся старший брат, бежавший в Китай в годы Гражданской войны.

Дусе пришлось нелегко. На руках у нее был младенец – за месяц до ареста у них с Романом родилась дочка Ирина. Опереться можно было только на родителей, главным образом, на мать, с отцом у Дуси отношения были прохладные. У мамы тогда тоже родился ребенок и тоже – дочка, ее назвали Тамарой. Так у Дуси появилась сестренка, младше ее на 22 года.

Но главная проблема заключалась в том, что ее могла ждать участь Романа – членов семей «врагов народа» не щадили. Первый шаг – исключение из комсомола. Решение вынесло комсомольское собрание секции, в которой она работала. Это означало увольнение из НКВД и повышало вероятность ареста. Однако решение должно было утвердить комсомольское собрание всего Спецотдела и на нем выступил секретарь партийного комитета, поддержавший Дусю. Он подчеркнул ее трудовое происхождение, политическую грамотность, дисциплинированность, добросовестную работу. Да, не разглядела «врага» в сожителе, не хватило жизненного опыта, она ведь так молода. За такую ошибку достаточно строгого выговора с занесением в личное дело.

Дуся вздохнула с облегчением, но окончательно успокаиваться было рано. «Длительное время, – писала она, – меня не покидала мысль, что в любое время я могу быть арестована и уволена со службы. Жену могли забрать спустя месяцы или даже годы после того, как арестовали мужа»[369]. Но шли недели, месяцы, и Дуся перестала вздрагивать от каждого ночного шороха, не говоря уже о стуке в дверь. Она продолжала работать и даже была повышена в звании, став лейтенантом. В 1940 году выговор с нее сняли, жизнь стала налаживаться. Но того страха, который она испытала в 1937 году, она не забывала никогда.

Чтобы у читателя не осталось чувства недосказанности, упомянем о дальнейшей судьбе Кривоша. Его освободили в 1941 году и снова взяли в Спецотдел. Началась война, шифровальщиков не хватало. Проработал Роман недолго. Запил и его уволили. Дуся как-то повстречала его у общих знакомых в 1947 году. Увидела, как он похудел, изменился. Передние зубы выбиты. В чем-то он оставался прежним: обходительным, мягким, остроумным, но все равно – возврата к прошлому быть не могло. В 1967 году Роману позволили покинуть Советский Союз и он уехал к брату в Чили.

То, что Дуся Карцева приглянулась Володе Пролетарскому, неудивительно. Она многим нравилась. Светловолосая, голубоглазая, спортивная. Как-то они оказались вместе на лыжной прогулке, на обратном пути разговорились и Владимир не скрывал своего интереса. Ну, а она? Чем он ее привлек? По мнению Р. Манна, это был брак по расчету. Евдокии, недавно избежавшей ареста и сурового приговора, требовались опора и защита[370]. Наверное, эти соображения сыграли свою роль, но вряд ли были единственной причиной.

Дуся не влюбилась, о страстном и глубоком чувстве, подобном тому, которое она испытывала к Кривошу, говорить не приходилось. И все же Володя ее притягивал. От коллег она слышала, что люди к нему относятся хорошо, уважают. Его считали одним из лучших начальников, порядочным, вникавшим в проблемы подчиненных и, если было нужно, приходившим на помощь. Импонировала его уверенность в себе, самостоятельность. Он твердо стоял на ногах, был удачлив по службе.

Может быть, самым важным было то, что «дядя Володя» и Дусина дочка Ирина прониклись взаимной симпатией. Девочка ждала его прихода, они с удовольствием вместе играли. Это стало одним из определяющих моментов, побудивших Евдокию Карцеву выйти замуж за Пролетарского. Она видела его недостатки. Мужской эгоизм, стремление всегда настоять на своем, даже если она с чем-то не соглашалась, контролировать ее действия. Еще он любил выпить, хотя тогда это не казалось крупным изъяном. В запои не уходил, на работе это до поры до времени не сказывалось.

Владимира не смутила прежняя близость Дуси с «врагом народа». Он знал о Романе, знал, что Дусю тоже могли арестовать, и для него это имело бы самые неприятные последствия. «В эти годы спокойнее всего было бы держаться от нее подальше, если я не хотел, чтобы и на меня свалились те беды, которые ей угрожали. Я был свидетелем многих таких случаев»[371].