3 февраля 1951 года в Сиднее пришвартовался океанский лайнер «Оркейдз», доставивший в Австралию новых сотрудников советского посольства – Владимира Михайловича Петрова, третьего секретаря Георгия Ивановича Харьковца и шофера Кухаренко. Все с женами. В отличие от Харьковца Петров не считался дипломатом и имел лишь служебный паспорт, в котором указывалось, что он просто «сотрудник». В центре хотели, чтобы офицер разведки привлекал как можно меньше внимания, и австралийцы не догадались о его профессиональной принадлежности. Однако отсутствие дипломатического иммунитета делало разведчика уязвимым, и впоследствии это упущение было исправлено.

В пути Харьковец, как вспоминала Евдокия Петрова, подчеркивал свой дипломатический статус и не садился за стол вместе с представителями «технического состава» (техсостава – на мидовском жаргоне). Фанаберии советским дипломатам было не занимать. Петровы обедали с Кухаренко, но нисколько от этого не страдали. Пройдет время и станет ясно, что по своему весу в посольстве «сотрудник Петров» почти не уступает главе миссии.

Австралийцы, кстати, сразу обратили на него внимание. В Сиднее, когда пассажиры сходили на берег, агенты АСИО отметили, что он выделялся в группе советских граждан. Манерой держаться, уверенной походкой. Солидный мужчина 44 лет, плотный, крепко сбитый. Выражение лица – немного суровое, бесстрастное.

Впрочем, как вскоре обнаружили и австралийцы, и коллеги по посольству, он был нервным, чувствительным, легко впадал в депрессию. При этом охотник до жизненных удовольствий, «маленьких шалостей».

Евдокия привлекала своей элегантностью, стройностью, обаянием, умением одеваться. Знала себе цену и свысока поглядывала на окружающих. В отличие от мужа не позволяла себе ничего предосудительного, зато получала удовольствие, когда ставила на место других людей, даже если те находились выше ее по служебной лестнице. Перед начальством не лебезила, была язвительна, не скупилась на колкости.

Вновь прибывших встречали руководивший резидентурой второй секретарь Садовников и корреспондент ТАСС И. М. Пахомов, также входивший в круг «ближних».

На первых порах никакие мысли об «уходе» (defection) Петрова не посещали. Он сам об этом писал и не кривил душой[376]. Ему это было ни к чему. Понятно, что высокий уровень жизни на Западе и возможность жить свободно, ощущая себя независимым человеком, а не винтиком в машине тоталитарного государства, прельщали. Но эти преимущества не гарантировали социально значимого статуса, интересной работы. Об этом Петров размышлял после Бельгии, еще более основательно задумался после командировки в Швецию.

«Четыре года службы в Швеции оказали огромное влияние на мои представления о жизни в небольшой капиталистической стране с ее материальным благополучием и истинно демократической атмосферой. Домой я вернулся с убежденностью в фальши советской пропаганды, с сотней доказательств тупости и бесчеловечности системы, которой служил. Я думал об этом. Но эта же система открывала передо мной возможности карьеры, в которой я преуспел, даровала привилегии и награждала своим доверием. Лично мне она не причинила никакого вреда, чтобы подтолкнуть меня на какие-то действия. Это произошло позже, при совершенно особых обстоятельствах, в нашем посольстве в Канберре»[377].

Владимир понимал, что лавров великого разведчика ему не видать. Но считал, что умеет «отписываться» (профессиональный жаргон: словесная эквилибристика, способность втирать очки центру посредством искусного составления оперативных донесений), создавая видимость напряженной работы. Это позволяло жить в свое удовольствие, пить, есть, волочиться за женщинами, в общем, жить припеваючи.

С какой стати менять свою судьбу? Петров был членом партии, но идейные соображения его мало заботили. Главное, что он занимал привилегированное положение, работал во всесильных «органах», мог повелевать людьми, был материально обеспечен. Тщеславие и честолюбие удовлетворены. Разве мог бы он претендовать на что-либо подобное в «краю далеком»? Разумеется, западный комфорт – штука приятная. Но и в условиях комфорта можно почувствовать себя одиноким, неприкаянным. Спецслужбы перебежчика «выдоят», его услуги оплатят, поселят в каком-нибудь укромном месте, вдали от любопытных глаз и… забудут. Что дальше? Жизнь станет серой, унылой. Ни статуса, ни уважения, ни подобострастных взглядов подчиненных.

В Австралии хотелось максимально приятственно провести годы командировки, потом на пару-тройку лет вернуться на «пересидку» в центре и снова уехать в командировку в хорошую страну. Таков был modus vivendi подавляющего большинства сотрудников советских ведомств, имевших загранпредставительства. Таким он остается и поныне.

Помешать планам Петрова могло лишь сознание реальной угрозы своей безопасности. Допустим, вследствие недовольства центра его работой, поведением и неизбежных «оргвыводов». Это повлекло бы за собой проблемы в карьере или даже ее крах. Приехав в Австралию, Владимир не предполагал, что такое может случиться. Что профессионально он не сумеет в полной мере соответствовать ожиданиям центра и заодно восстановит против себя руководство посольства.

Но все по порядку.

Петров являлся заведующим консульским отделом и уполномоченным ВОКС (Всесоюзного общества культурной связи с заграницей)[378]. В глазах местных спецслужб это должно было оправдывать его частые поездки по стране и встречи с самыми разными людьми. Он мог регулярно поддерживать контакты с представителями эмигрантских кругов, ездить в Сидней, Мельбурн и другие города для участия в мероприятиях австралийско-советского общества дружбы. Владимир стал завсегдатаем Русского общественного клуба (Russian Social Club) в Сиднее, куда его ввел Пахомов.

В 1952 году США и Великобритания ввели ограничения для поездок советских дипломатов по стране, требуя в каждом случае нотификации, то есть запроса официальной нотой, который мог быть рассмотрен положительно или отрицательно. Петров и Лифанов готовились к тому, что аналогичные ограничения будут введены в Австралии, но там сохранялись либеральные порядки, что облегчало работу резидентуры.

Петров сформулировал ставившиеся перед ним задачи в своих показаниях Королевской комиссии (работала с мая по октябрь 1954 года), созданной для расследования его «дела» и советского шпионажа в Австралии: поддерживать контакты с лицами, завербованными в качестве агентов; вербовать новых агентов; подготавливать условия к переброске агентов в Австралию; вести работу по созданию «пятой колонны», могущей при необходимости вступить в действие; собирать сведения о внешней политике Австралии[379]. В 1952 году им была получена инструкция – срочно создать сеть агентов-нелегалов на случай «особого положения», то есть войны[380].