Зрелище было красивым и отталкивающим одновременно. Стариков посмотрел, как этот ком ворочается среди акаций, но подходить ближе у него не было желания. Он вдруг почувствовал себя сталкером из повести каких-то знаменитых фантастов. Помнится, брал он такую книжку в библиотеке. Там мужик в Зону ходил, которая осталась после визита инопланетян. В Зоне он добывал разные вещички. Занятные были штуковины. А потом он пошел добывать Шар желаний, чтобы дочку свою мутировавшую сделать здоровой. Шар-то он нашел, а вот пожелать ничего не сумел. Тоже, наверное, такой же дубина навроде Старикова был — девять классов двенадцатилетки, ПТУ и коридоры, в которых и было получено основное образование.

Старикова вдруг обожгла мысль о его схожести с этим самым сталкером. Тот шел из-за дочки, и он из-за дочки с женой пошел. Больше, конечно, из-за дочки. Но если бы дочка была дома, а Светка поехала к родителям, он бы и из-за нее сюда полез. Тут и спорить не о чем. Полез бы, обязательно полез!

Но смелость свою и отчаянность Стариков демонстрировать не стал, решил обойти светящийся ком стороной. Дорогу к стадиону он знал хорошо, он на этом самом стадионе «Цементник» не одну игру сыграл за асбоцемкомбинат. Хороший был стадион, как в больших городах — чашей. Он уже прошел половину дороги, когда сзади послышался странный звук, словно кто-то несколько раз ударил молотком по железному рельсу. Оглядываться было страшно, но Стариков все-таки оглянулся.

Светящийся ком распустил в стороны разноцветные нити и стал немного похожим на неонового ежа, как его изобразили рекламщики над входом в царицынский магазин «Малятка». Из кома вырывались вверх небольшие белые шарики, словно пузырьки в воде бежали. Шарики эти разлетались в разные стороны, иные поднимались на значительную высоту и там лопались, оставляя после себя фейерверки из звездочек. Не хуже салюта все это выглядело, только вот любоваться этим фантастическим зрелищем Старикову было некогда.

Он вышел к запасному выходу стадиона. Дверь была заперта, но после взлома киоска Дмитрия запертая дверь не остановила. Взяв камень, он высадил им стекло в двери, засунул руку в темный проем и нащупал засов. Стадион был хорошим, а вот двери изнутри запирались дедовским способом, как, наверное, до революции закрывались лабазы у купцов, — на длинный засов.

В вестибюле было пусто и гулко. Стариков прошел по коридору и, не удержавшись, заглянул в раздевалку, хотя там и смотреть было нечего. Пустая была раздевалка. Ряды шкафчиков, белеющие в темноте, придавали помещению странный вид. Словно все происходило не на стадионе, а в какой-то непонятной лаборатории, а шкафчики были саркофагами, из которых в любое время могли вырваться ожившие мумии, как это не раз показывали в американских боевиках.

Дмитрий прошел дальше в конец коридора, где была большая застекленная дверь. Через эту дверь в дни игр футболисты обычно выбегали на поле. Некоторое время он стоял перед дверью, не решаясь ее открыть. Совладав с собой, Стариков потянул дверь на себя. Дверь тягуче заскрипела, и сердце Дмитрия сжалось от беспричинного ужаса. Пугаться надо было раньше — на вокзале или на пустыре, где ворочался необычный многоцветный ком. Сейчас пугаться было поздно, дверь медленно распахнулась, и Стариков увидел поле и трибуны.

Все люди были здесь.

Все население районного городка.

Стариков отчего-то присел на корточки, надеясь, что так на него меньше обратят внимание. Но как раз внимания на него никто не обращал.

Люди сидели на трибунах, стояли на поле и на гаревых дорожках, насыпанных специально для того, чтобы стадион не отличался, скажем, от «Лужников», где играла сборная, или от Центрального стадиона Царицына, где играл менее именитый «Статор». Мэр Михайловки всегда стремился к тому, чтобы все у него в городе было как у больших. Да и сам он сейчас скорее всего стоял среди этой огромной толпы, которая поразила Старикова своей безжизненностью и молчанием.

Тишина стояла над стадионом.

Люди стояли и сидели неподвижно, никто и руки не поднимал, не переступал с ноги на ногу. Словно их всех пригласили сыграть роль статуй в спектакле неведомого режиссера.

Все пространство над стадионом было заполнено пересечениями уже знакомых красных нитей, они образовывали сложные переплетения. Из-за обилия этих нитей звезд не было видно, а черное небо было серым и белесым. Присмотревшись, Дмитрий обнаружил, что каждый человек также соединен красной нитью с их скоплением в высоте. От этого веяло чем-то жутким.

Некоторое время Стариков не решался шагнуть вперед. Он находился в каком-то оцепенении, вызванном страхом перед происходящим. А кто бы не испугался? Покажите Старикову такого, и Дмитрий в два счета доказал бы этому бесстрашному, что он нагло врет! Непонятное всегда пугает. Стариков не испугался бы пьяного хулигана с ножиком, собаки взбесившейся он бы тоже не испугался (было в его жизни и то, и другое), да и в Чечне после замирения тоже проблем хватало, только и там Стариков особого страха не выказывал, вел себя не хуже других. Но сейчас, столкнувшись с самой настоящей фантастикой, что происходила на стадионе, он робел. Честно говоря, трусил. А если и его сейчас превратят вот в такую неподвижную статую, спустится на него сверху очередная красная нить и станет высасывать из Старикова его знания, а то и жизненные силы?

И только воспоминание о дочери и жене, которые сейчас находились где-то здесь, среди этой толпы, став такими же неподвижными статуями, прибавили Старикову решительности.

Он погасил фонарик и вышел из дверей. Глупо, но ракетницу он уже держал в руке.

27 ИЮЛЯ 2006 ГОДА, 4.00

Утренние сны всегда бывают самыми сладкими. А если человека лишить этого сна да еще поставить на дежурство, то к утру он становится раздражительным. Клонит в сон и слегка кружится голова, к этому прибавляется чувство голода и сонливости. Хочется добраться до постели и вытянуться во весь рост, а если уж с постелью не получается, то Кунжаков был согласен и на копну сена. Но спать в условиях, когда тебя постоянно проверяют свежие и выспавшиеся проверяющие из различных секретных учреждений, о которых старший лейтенант в силу удаленности Кумылги от цивилизации даже не подозревал, дело опасное. Уволят и даже объяснительных брать не будут. А службы у старшего лейтенанта было десять лет — срок, когда до пенсии еще далеко, но отработанного времени уже жалко. Жизнь у человека только одна, второй уже не проживешь. Не то чтобы Кунжаков с рождения готовился к пенсии, нет, не в этом дело было, но человеку именно для того мозги и даны, чтобы он думал о своем будущем.

Звезды горели над землей.

Где-то далеко слышался рев моторов. В стороне, где находился лагерь, вспыхивали, обшаривая небо, лучи прожекторов. Иногда лучи упирались в Сферу, тогда по голубоватой поверхности ее бежали радужные блики, словно лучи пробивались за невидимое препятствие, а оно резиново прогибалось, но не пропускало луч в прикрытое Сферой пространство.