проходили посттравматическое стрессовое расстройство. Защитные механизмы психики.

– Ну хорошо.

– Знаешь… когда произошел тот случай с Лили. Когда она пропала… Мы же ни с кем не советовались, ни к кому не обращались за психологической помощью, ничего такого.

– Не обращались, – подтверждаю я. – Потому что нам пришлось бы делать вид, что это как-то связано с самоубийством, хотя это неправда.

Он так сильно сжимает руль, что у него белеют костяшки пальцев, и на пару секунд кладет на него лоб, как будто устал от этих рассуждений, хотя сам же первый их и начал.

– Мы же прекрасно понимали, что это часть ритуала. Правда?

Я не могу поверить, что мне приходится говорить об этом.

– Иногда люди выдумывают для себя всякие фантазии, – тихо говорит он. – В ответ на травму.

Я не могу поверить своим ушам.

– Думаешь, именно это сейчас и происходит с нами? – спрашиваю я ошарашенно. – Думаешь, это какой-то грандиозный механизм защиты? Что и Нуала с ее дочерью тоже просто… часть плана, что они подыгрывают нам?

Я вспоминаю, как еще до встречи с Нуалой, забрав нас, Ро шутил насчет того, что шофер злополучного автобуса просто не умел водить.

– Что происходит, Ро? Что ты думаешь обо всем на самом деле?

– Я думаю… – начинает он осторожно. – Думаю, моя сестра пропала на месяц, а потом появилась, немного изменившаяся.

Он произносит это очень тихо и спокойно, от чего у меня по спине бегут мурашки.

– Думаю, что мы едва не погибли, играясь с ножами.

Я даже не знаю, что сказать.

– Понятно.

– И думаю, что нам приходилось полагаться только на себя и на… взрослую женщину, которая держит лавку эзотерических товаров. И что, возможно, мы уединились на все лето, играли во всякие безумные игры на теннисном корте, помогая себе справиться с потрясением.

– Ро, что ты такое говоришь?

Во мне нарастают паника и ощущение, что все вокруг меня ненастоящее, словно раскрашенные театральные декорации.

– Думаешь, я выдумала, что умею читать мысли других?

– Но ты же не можешь читать мысли других, Мэйв?

– Прямо сейчас нет.

Я едва не задыхаюсь от разочарования, от того, насколько неуклюжим звучит мое объяснение. Ро сводит меня с ума.

– Из-за опустошения Колодца.

– Или потому что тебе больше не надо фантазировать, – мягко говорит он. – Потому что мы все это выдумали, когда ощущали себя совсем беспомощными, и…

– Что?

– А теперь этот период прошел.

Я вдруг вспоминаю момент перед его отъездом в Дублин, когда крепко обняла его и посоветовала забыть те нелепые слова, которые ему сказала Элис из «Детей».

«Тебя будет окружать столько замечательных и творческих людей, что ты совершенно забудешь об этом».

– Ро, – произношу я медленно. – Мне кажется, это не я травмирована. Мне кажется… это ты настолько расстроился из-за той ужасной женщины в «Клэрингдоне»… что забыл не только ее, но и все остальное.

Ро даже не дает мне закончить.

– Сейчас мне нужно сосредоточиться на предстоящем туре, – говорит он и смотрит на меня с сожалением.

Его темные глаза сверкают.

– Мне осталось провести дома лишь несколько дней. Для нас это очень большое событие, Мэйв. Я понимаю, тебе сейчас нелегко…

Я медленно киваю, потому что не хочу разрыдаться и заставить его чувствовать себя еще хуже.

– Мэйв, не надо. Давай поговорим. Просто… не о магии, ладно?

Мы сидим молча. Я уже открываю рот, чтобы что-то сказать, но он вдруг прерывает меня.

– Кстати, я все-таки сменил имя. Официально.

– Ро!

Я не могу поверить, что он решил рассказать об этом только сейчас. Хотя трудно представить, в какое другое время он мог бы затронуть эту тему, принимая во внимание все, о чем мы рассуждали сегодня. Наверное, он думает, что мы испортили ему весь праздник.

– В Дублине?

– Мил с Хонор были свидетелями, – стеснительно добавляет он. – Выпили потом шампанское.

Я улыбаюсь и снова пытаюсь подавить слезы. Мне тоже хотелось бы принять участие в церемонии смены имени. Ведь так мы и планировали. Впрочем, понятно, что Мил и Хонор – самые подходящие свидетели. Теперь это еще одна часть жизни Ро, к которой я не причастна, очередное приятное воспоминание без меня, свидетельницы неприятных переживаний.

– Я так рада за тебя! – восклицаю я, но у меня получается топорно, неискренне. – Ну ладно, мне надо идти.

– Мэйв, не уходи, – он словно видит меня насквозь.

Но я уже вышла в холодную октябрьскую ночь. Холодный воздух морозит мои влажные глаза.

– Тур ведь начинается на следующей неделе? – спрашиваю я.

– В следующую субботу.

– Может, нам лучше не встречаться до тех пор, – вылетает у меня против моей воли. – Или пока ты не вспомнишь, чем мы занимались почти целый год.

– Я позвоню тебе завтра, – говорит он, но не глядя на меня, а уставившись прямо на руль. – Ешь побольше меда и лимона.

– Не парься, Ро, – огрызаюсь я и хлопаю дверью.

* * *

Я сижу на кровати, обняв подушку. Мягкое покрывало и запах чистого постельного белья успокаивают, возвращают к реальности, кажутся очень настоящими, в отличие от Ро.

Не придя ни к каким ответам после долгого рассматривания потолка, я звоню Фионе.

Она отвечает тут же.

– Привет.

– Фи, что с нами случилось?

– Что?

– В феврале. Что тогда с нами было?

– Мэйв, ты хочешь, чтобы я напомнила тебе о том, о чем мы и так говорили почти не переставая?

– Да. Считай, что это такая шутка.

Я развязываю ботинки и медленно тяну за шнурки, пока она приступает к повествованию.

– Лили пропала, потому что ты вынула карту Домохозяйки. Затем все шло хуже и хуже, и мы провели ритуал.

– А что было потом?

Ботинок спадает с ноги и с очень мягким стуком падает на пол. Я смотрю вниз и вижу, что к подошве прилипла карта Таро.

– Что?

– Я спросила, что было потом?

Я поднимаю карту. Пятерка пентаклей. Два бедняка, с повязками и на костылях, подходят к двери церкви. Считается, что это карта говорит о милосердии и принятии помощи.

– Эм-м-м… у нас появились эти странные способности.

– Точно, – облегченно выдыхаю я. – Вот именно.

– А почему… почему ты спрашиваешь?

– Мне кажется, что то, что происходит со мной… в каком-то смысле происходит и с Ро. Он… забывает. Забывает о том, что произошло.

– Не понимаю.

Я начинаю грызть ноготь, срываю кожу и морщусь от боли. Снова смотрю на Пятерку пентаклей, переворачиваю ее. Теперь, конечно, она значит не милосердие и не принятие помощи. Это перевернутое значение. Ограничение, оторванность.

– Он сказал, что это, возможно, ответ на травматическое переживание в связи с пропажей Лили.

– В каком смысле? Какой еще ответ на