- Я видел, как вы её читали, - сказал Микоян. - Я прочёл её от корки до корки в том году, когда после выборов смог немного освободиться. Писать она умеет - на этот счёт двух мнений быть не может.

- Она, конечно, умеет. Но, что, по вашему мнению, думают об этой книге негры?

Микоян ответил вопросом на вопрос:

- А, что вы думали бы, будь вы негром?

Чарли обдумал этот вопрос.

- Полагаю, я бы ударил Маргарет Митчелл прямо по морде, только после этого меня бы вздёрнули.

- Да, вздёрнули бы, - произнёс Микоян... печально? - Когда я приехал из Калифорнии, сегрегация в Вашингтоне стала для меня откровением. И, поскольку вы из Нью-Йорка, думаю, то и для вас тоже.

- Ну, ладно, это странно, - сказал Чарли. - После Гражданской войны, на Юге поняли, что им придётся освободить негров, но не позволили им стать равными. И на этой точке мы находимся с тех пор.

- Да, находимся, - сказал Микоян. - А останемся ли мы там же после всего - это уже другой вопрос.

- Вы говорите за Джо Стила?- спросил Чарли, навострив уши. Он не мог придумать ничего, что могло бы стоить президенту значительной части его огромного политического влияния. Впрочем, попытка добиться равноправия для негров на "глубоком Юге" могла бы и сработать в этом направлении.

- Нет, всего лишь за Анастаса Микояна. - Помощник Джо Стила спешно покачал головой. - Не забывайте, я армянин. В Армении мой народ находился у турок на положении ниггеров. Это было неправильно тогда, неправильно и сейчас. Армяне, негры, евреи - не должно быть никакой разницы. Все мы - люди. И все заслуживаем одинакового обращения.

- От меня вы возражений не дождётесь, - сказал Чарли.

- Знаете, именно это привлекает людей в "красных", - продолжал Микоян. - Если бы они следовали принципу "от каждого по способностям, каждому по потребностям", у них что-нибудь и вышло бы. Но они ему не следуют, не более, чем нацисты. Это одна из причин, почему Джо Стил так ненавидит Ленина и Троцкого. Они лишь нашли для себя новое оправдание своей тирании. Вместо того делать так во имя одного народа, как Гитлер, они заявляют, что делают так ради всего человечества...

-...и в конечном итоге, им приходится делать так ради всего человечества, - закончил за него Чарли.

Микоян коротко улыбнулся.

- Именно так. Делают.

- А что насчёт тех, кто заявляет, будто Джо Стил поступает с США именно так, как Ленин и Троцкий поступили с Россией? - поинтересовался Чарли.

- Эти люди - куски говна, вот, что, - сказал Стас Микоян.

Вероятно, Чарли моргнул, потому что армянин выдавил горькую усмешку.

- Простите. Я выразился достаточно понятно для вас?

- О, вполне достаточно.

На кончике языка Чарли, словно на краю трамплина в бассейне, прыгали другие вопросы: о Франклине Рузвельте, о Хьюи Лонге, о Верховном суде, об отце Коглине. Да, они прыгали туда-сюда, но не срывались с него. В бассейне под этим трамплином не было воды, ни единой капли. Вы ударитесь о бетонное дно, и разобьётесь, а оно нет.

***

Со своими ста двадцатью тысячами населения, Чаттануга произвела на Чарли впечатление захолустья. В общем-то, Вашингтон также производил на него впечатление захолустья. Когда растёшь в Нью-Йорке, единственное место в мире, не производящее впечатление захолустья - это Лондон. То, что большинство населения Чаттануги говорило, как южане - коими они и являлись - никак не помогало справиться с этой захолустностью.

Джо Стил остановился в отеле "Роуд Хаус", что в паре кварталов от Юнион-Стейшн. Чарли решил, что если бы Юг победил в Гражданской войне, вокзал назывался бы Конфедерат-Стейшн. Отель был построен во время бума середины 1920х. Вестибюль был обшит панелями из орехового дерева, дабы продемонстрировать шикарность отеля. Здание было двенадцать этажей в высоту, что делало его одним из самых высоких в Чаттануге. Натуральное захолустье.

Ресторан оказался приличным, и, на удивление, дешёвым. Чарли заказал осетра, которого никогда прежде не пробовал.

- Прямичком оттудова с реки Теннеси, сэ' - произнёс официант. - И мощнецки хорош.

Вкус был рыбным, но он не был похож на ту рыбу, что Чарли приходилось есть прежде. Вряд ли он назвал бы его "мощнецки хорошим", но блюдо оказалось весьма неплохим.

Кортеж отвёз президента, его помощников и журналистов, что освещали его дела, к Мемориальному концертному залу солдат и моряков, где он должен был выступить. Долго кортежу ехать не пришлось - концертный зал находился всего в четырёх кварталах к северо-востоку от отеля. Но всё равно, на тротуарах стояли люди, собравшиеся посмотреть на проезд президента. Стоял погожий весенний день, непохожий на тот ужас, с которого начинался второй срок Джо Стила.

То тут, то там, какой-нибудь мужчина, или женщина, а чаще ребёнок, размахивал американским флажком. Большая часть жиденькой толпы выглядела дружелюбно, хотя, один мужик выкрикнул вслед машине президента: "Кто убил Хьюи Лонга?". Чарли заметил, как к нему подбежал коп и пихнул его. Машина, в которой сидел Чарли, не позволила рассмотреть, что случилось, если вообще случилось, с этим горлопаном.

Концертный зал занимал целый городской квартал. Не Мэддисон Сквер Гарден, конечно, но и маленьким он не был - главный зал мог вместить более пяти тысяч человек. Да и заполнился он быстро. Не каждый день в Чаттанугу приезжает президент. Чарли задумался, приезжал ли президент в Чаттанугу чаще, чем раз в десятилетие.

Вместе с прочими журналистами он разместился на сцене. Их посадили в стороне и затемнили, дабы народ мог смотреть на человека у трибуны, а не на них. Чарли заметил низенькую, широкую деревянную приступку за трибуной. Толпа её не заметит, но так Джо Стил будет выглядеть выше, чем на самом деле. Он тихо хихикнул. Журналисты подмечали такие вещи, но обычно не писали о них. Политики должны хранить кое-какие тайны.

Репортёры также забавлялись, наблюдая за теми, кто смотрел на президента. Корреспондент "Вашингтон Пост-Хералд" из президентского пула, пихнул Чарли и прошептал:

- Глянь на того солдатика в первом ряду. Он так взволнован, что сейчас в штаны надует.

Он тоже глянул. То был молодой офицер - капитан, решил Чарли, глядя, как отсвечивал свет лампы от серебряных плашек на его плечах. Он ёрзал так, словно в штаны ему запустили ворох муравьёв. Глаза его были так широко открыты, будто он проглотил