кроссовок, и не хотелось бы нагнетать обстановку, но мне становится паршиво. Желудок сводит.

– Черт! – Я дергаюсь, но не могу сойти с места, смотрю на ноги и оглядываю комнату, заполняющуюся едким дымом, а затем перевожу взгляд на Монфор. – Идеи?

Женщина сглатывает. Что у нее происходит в голове? О чем ее мысли? Я не отказался бы сейчас от какой-нибудь способности: контролировать воду или воздух. Меня устроило бы что угодно, лишь бы выбраться отсюда, но как? Ари приказала не сходить с места. До каких пор? Пока не погибнем?

Неожиданно Мэри-Линетт наклоняется вперед.

– Что вы делаете?

– Я не собираюсь сгорать заживо, – огрызается она, пытаясь дотянуться до кресла.

– Да, это больно.

– Не сегодня, – шипит Мэри, стиснув зубы, – и не в этом веке.

Наконец ей удается ухватиться за край потертого массивного кресла, которое стоит у выхода из гостиной. Я ничего не понимаю, а потом чувствую, как язык пламени набрасывается на мою руку, и стремительно отшатываюсь назад.

– Черт возьми!

– Пригнись!

– Что?

Недоуменно оборачиваюсь и замираю, увидев, как женщина легким движением руки подхватывает кресло, поднимает над полом и кидает в сторону камина. Что за…

– Осторожно!

Твою мать! Я наклоняюсь и слышу, как кресло врезается в камин, закрыв проход огненным языкам. Я валюсь на пол под хруст разваливающейся мебели.

В ушах неприятно звенит, в ноздрях какая-то дрянь.

– Вы спятили!

– Огня стало меньше.

– Меньше?

Пламя медленно обгладывает кресло.

– Что? – Мэри-Линетт раздраженно сводит брови. – Теперь у нас есть пара минут.

– Вы в своем уме? Сейчас огонь перекинется на кресло и разрастется еще сильнее, он и деревянными половицами отлично подпитывался, а вы дали ему целое кресло!

– Я действую спонтанно.

– Вы действуете глупо.

Поднимаюсь на ноги и выругиваюсь. Черт подери, о чем она вообще думала?

– Есть другие идеи? Давай, я не против.

– Только не вздумайте разбивать окна.

– Продолжишь умничать, и я тебя вместо второго кресла в камин запущу.

Я усмехаюсь, подумав, что, возможно, мы с ней убьем друг друга раньше, чем за нас примется пламя. Или же…

– Вдвоем, – шепчу я, расширив глаза, – черт, Мэри, наверху спит Хэрри.

– Я совсем… о боже. – Она смотрит на черный дым, собравшийся под потолком.

Почему я забыл про брата? Как эта информация вообще могла вылететь из головы?

– Он поможет нам, – неуверенно говорит Мэри. – Хэрри!

– Нет, стойте. Он спит как убитый.

– Издеваешься? Он не слышал, как я кинула в камин кресло?

– У него плохо в последнее время со сном, я стащил ему таблетки с вечеринки. – Мне становится тошно от такого идиотского стечения обстоятельств. – Надо подумать.

– Как его разбудить?

– Оглушить. Нужно что-то очень громкое.

– Что? – Пот струями скатывается по лицу женщины. Она смахивает его со лба, а он вновь появляется и капает вниз. – Мэтт, думай скорее. Чем дольше он спит, тем больше вдыхает углекислый газ. Он может больше вообще никогда не проснуться.

– Я хорошо знаю биологию.

– Может, попытаться еще раз? Дотянуться до дивана?

Нет. Такими попытками мы лишь подкидываем бревна в костер.

Надо найти другой выход. Логичный. Правильный. Единственный.

Я расширяю глаза и быстрым движением касаюсь металла за своей спиной.

– Точно, – в моих глазах проскальзывает нечто безумное, – «браунинг».

– «Браунинг»? Откуда у тебя…

Я выхватываю пистолет, поднимаю его над головой и делаю несколько выстрелов.

Оглушительный звон прокатывается по комнате, у меня закладывает уши. Черт! Я моргаю, словно человек, потерявшийся в реальности, а потом стреляю еще раз. И еще.

Мэри зажимает ладонями уши, нагибается, распахнув глаза от ужаса, а я одержимо пялюсь на потолок, наивно полагая, что он развалится на части. Давай же, давай!

Я стреляю, пальцы сводит. Никогда прежде я не делал ничего подобного! Отдача от выстрелов норовит повалить меня на спину, но я держусь ровно, пусть от жары уже не вижу комнаты, не различаю цветов. Все плавает, кренится и горит, не только снаружи, но и внутри. Мои легкие бурлят от напряжения. А я продолжаю стрелять, не отдавая себе отчета, что патроны давно закончились и пуляю я в воздух холостыми выстрелами.

– Мэтт, черт возьми, Мэтт!

Кто-то хватает меня за плечи холодными руками.

– Мэтт, посмотри на меня!

Растерянно поворачиваюсь. Моргаю. Моргаю еще раз и понимаю, что передо мной Хэрри в своих идиотских очках и мятой пижаме.

– Хэйдан, – хриплю я.

– Что тут творится? Святые угодники, ты горишь! – Брат хватает подушку с дивана и начинает молотить ею по моей ноге, а я не чувствую боли. Ничего не чувствую. – Почему вы не убегаете? Почему стоите истуканами? Надо уносить ноги!

– Но мы не можем, – отвечает Мэри-Линетт и разражается сухим едким кашлем. Она покачивается в сторону и хватается вспотевшими ладонями за лицо. – Ничего не можем.

– Что за фигня! Черт, черт!

Хэрри прикрывает нос рукой и безумным взглядом осматривает пылающие шторы.

– Выбирайся из дома. Живо!

– Я вас не оставлю.

– Хэрри…

– Замолчи, Мэтт. Просто замолчи.

Он пронзает меня свирепым взглядом, а затем вдруг срывается с места. Я собираюсь кинуться за ним, но не могу сдвинуться с места. Лишь хватаюсь пальцами за горло, царапая его, натирая до красноты. Опираюсь ладонями о колени и смотрю на плавающий ковер, сипло вдыхая и выдыхая горячий воздух.

Нельзя падать. Нельзя падать.

– Я вытащу Ари и останусь в живых, – шепчу я, от злости стиснув зубы, – я не умру.

Никогда прежде я не цеплялся так за жизнь.

Неожиданно сквозь черную дымчатую завесу я замечаю Хэйдана. Он прорывается в гостиную, держа в пальцах шланг, подпрыгивает к камину и заливает его ледяной водой.

Какое-то мгновение мне кажется, что у меня галлюцинации. Откуда у Хэрри шланг? Где он его отыскал? Но потом я слышу, как от капель воды шипит раскаленная мраморная панель, ощущаю, как прохладный пар ползет по ногам, забираясь под одежду. Я мотаю головой, пытаясь разглядеть в серых плотных облаках лицо брата или младшей Монфор. Но не вижу ничего, кроме собственных рук, покрытых каплями холодной воды.

В следующий миг пожар утихает, и я вдруг понимаю, что могу шевелить ногами.

Принуждение больше не работает.

– Идем, – приказывает брат, оказавшийся рядом, – ну же, быстрее!

Мы выбегаем на улицу и втягиваем свежий воздух так глубоко, что сводит легкие.

– Черт возьми, – разъяренно кричу я, – ненавижу этот дом!

Я смотрю в голубое небо и хватаюсь руками за затылок. Хорошо, что папку с фотографиями я оставил на кухне. Туда пожар не добрался. Я должен показать снимки Монфор.

«Норин», – вспоминаю я и перевожу взгляд на Мэри-Линетт. Женщина кашляет, не в силах ровно держать спину. Ее бледная