Одно из достоинств разработанного Аристотелем этического учения заключается в том, что оно пробуждает интерес к отстраненному анализу чужой жизни (без критики и осуждения). Отмечать, какими качествами характера или поступками обусловлены счастье или злоключения у других людей, как они принимают трудные решения, как справляются с бедой, может быть увлекательно, поучительно и полезно для пополнения своей копилки положительных или отрицательных примеров. Реальная жизнь – неиссякаемый источник этических задач для разбора и анализа. Мировая история тоже расцветает новыми красками, если смотреть на нее с этической точки зрения: что заставило Леонида вести свой малочисленный отряд спартанцев на почти верную гибель в Фермопилах, когда Грецию попытались завоевать персы? Слава о подвиге 300 спартанцев укрепила боевой дух греков и побудила дать более яростный отпор захватчикам – однако глубинные мотивы, свойства характера, размышления Леонида и интересы, которые он защищал (недаром он взял с собой только старших воинов, уже успевших оставить наследников), можно анализировать бесконечно. История – превосходная площадка для упражнений в этике. Как и художественные произведения.

Аристотель ценил свободу вымышленных сюжетов, позволявшую представить абстрактные этические дилеммы в виде конкретных жизненных ситуаций. Писателям, оперирующим условностями – «Что будет, если..?» или, когда действие происходит в историческом прошлом, «Что было бы, если..?», – нужно тщательно продумывать этику поступков и развитие событий «по вероятности или необходимости», пользуясь терминологией Аристотеля. В главе девятой «Поэтики» он приходит к выводу, что художественное произведение (речь идет о жанре трагедии) «содержит в себе более философского и серьезного элемента, чем история: она представляет более общее, а история – частное». Вымысел (например, трагедия, действие которой происходит в мифическом прошлом) дает больший простор, чем действительность, для выяснения, «что приходится говорить или делать по вероятности или по необходимости человеку, обладающему теми или другими качествами».

Во времена Аристотеля греческая литература насчитывала порядка 2000 трагедий, и, судя по многочисленным аллюзиям и цитатам в «Поэтике», значительную их долю философ смотрел или читал сам. Осмыслив и проанализировав их, он учит нас оценивать вымышленные сюжеты с нравственной точки зрения, идентичной той, которая сформулирована в его этических трудах и целиком и полностью основана на опыте человеческого бытия. Именно поэтому его рассуждения не устаревают со временем. Задаваясь вопросом, почему человека постигает несчастье (если оставить за скобками всю религиозную подоплеку, без которой не обходятся тексты трагедий), Аристотель обычно обнаруживает, что виной всему либо ошибка самого человека, либо роковая случайность. Бесспорное центральное место в аристотелевской теории искусств принадлежит разумной нравственно ответственной личности, действующей в условиях, где не все факторы поддаются пониманию и контролю. Аристотеля занимает полное отсутствие высшей справедливости в мире.

Именно поэтому чаще всего, развивая свою теорию искусств, Аристотель ссылается на трагедию Софокла «Царь Эдип», где основной акцент сделан на абсолютной несправедливости и слепоте судьбы, удачи, случая. Эдипу открывается ужасная истина: он женат на собственной матери, которая родила от него четверых детей, а до женитьбы он (сам того не ведая) убил собственного отца в дорожной драке, если называть вещи своими именами. Это яркий пример незаслуженных страданий, поскольку злоключения были уготованы судьбой не лично Эдипу, а любому сыну царя Лая и Иокасты, который доживет хотя бы до отроческих лет. Трагический жребий выпал Эдипу еще до зачатия.

Наряду с полнейшей невиновностью в отцеубийстве и кровосмесительстве, совершенных по неведению, Софокл демонстрирует читателю и зрителю выдающийся ум своего героя. Эдип завоевывает фиванский трон и прекрасную царицу, спасая жителей Фив от тирании Сфинкса, но годы спустя сам становится причиной бед фиванцев, своими невольными прегрешениями навлекая на город мор. Парадокс данной трагедии в том, что, будь Эдип менее умным и целеустремленным, он мог бы так и не узнать правду о своем происхождении. Если бы не блестящий ум Эдипа, царь с царицей дожили бы до преклонных лет в блаженном неведении о своем родстве, однако логические умозаключения приводят их к истине (Иокаста постигает ее чуть раньше супруга). Обоим приходится осознать, что Эдип и есть тот самый младенец, которого Иокаста приказала оставить на горном склоне на съедение зверям, и это «узнавание» ведет к трагической развязке. Иокаста вешается в супружеской спальне, а Эдип, вынув ее тело из петли и сорвав с холодеющего плеча застежку, выкалывает себе глаза. Власть над Фивами переходит к шурину Эдипа Креонту. «В пределах одного круговорота солнца» могущественный и почитаемый всеми повелитель Фив выясняет, что мог бы оказаться на фиванском престоле по праву наследования, но почти сразу вслед за этим лишается и трона, и семьи, и зрения.

Герой реалистичной картины, нарисованной Софоклом, пытается разрешить неразрешимое. Зрителю приходится постоянно отделять те свойства личности Эдипа, благодаря которым он приобрел мудрость и царский трон, от заведомо неподвластного ему злого рока. Неудивительно, что этические дилеммы Аристотелю больше всего нравится разбирать на этом материале. Связи между сюжетом, характером персонажа, ходом мыслей и речами, в которых эти мысли находят выражение, проработаны и выписаны самым тщательным образом. Именно эти четыре составляющие трагедии – фабулу (muthos), характер (ethos), мысли (dianoia) и текст (lexis) – и именно в таком порядке перечислены в «Поэтике» как ключевые элементы жанра, однако эта по-прежнему актуальная и точная формула применима и к любым другим видам художественных произведений.

Аристотель считает Эдипа эталонным трагическим героем, поскольку его образ оптимально проработан, чтобы вызывать у нас сострадание и страх – именно те эмоции, которые, по мнению философа, призвана пробуждать трагедия. Невозможно не проникнуться состраданием к свергнутому правителю Фив, когда тот с истекающими кровью глазницами, шатаясь, уходит со сцены. И, поскольку избежать своей ужасной участи Эдип был не в силах, мы испытываем страх перед неотвратимым злым роком, который может когда-нибудь постигнуть и нас. В непревзойденной главе 13 «Поэтики» Аристотель объясняет, что подобные чувства возникнут у зрителя лишь в том случае, если герой обладает надлежащим нравственным обликом. Мы должны наблюдать героя в момент резких драматических перемен, самая трагичная из которых низвергнет его с высот счастья и успеха в бездну потерь и горя вследствие некой фатальной ошибки – гамартии (hamartia).

Как утверждает Аристотель, единственный способ оценить характер героя – понаблюдать за его речами и поступками. Гамартия – это не перманентный изъян или склонность, она воплощается в сказанном или сделанном или не сказанном (не сделанном) в надлежащий момент. Таким образом, для Аристотеля гамартия, как и все остальные элементы правильной трагедии, означает этику в действии. Именно этот нравственно-психологический акцент и составляет основную ценность качественного художественного произведения, будь то пьеса, фильм или книга: они обладают неповторимым свойством способствовать нашему познанию себя, мира и мрачных областей жизни, даря при этом эстетическое наслаждение.