Аристотель первым из философов принялся отстаивать образовательную ценность искусства. Он доказывал, что при демократии ответственность драматургов и сочинителей музыки настолько велика, что их следует назначать на государственные должности, выше которых окажутся лишь жреческие. Даже послы и глашатаи будут уступать им в статусе. Примеры из мифов, знаменитых театральных постановок и эпических поэм Аристотель часто приводит не только в работах, посвященных этике. В своем рассуждении о чертах характера как избытке или недостатке определенных качеств он во многом опирается на стереотипы из современных ему комедий. Живи Аристотель в наши дни, он, несомненно, без устали читал бы художественную литературу и смотрел фильмы и телепередачи, черпая оттуда иллюстрации для своих умозаключений. Он первым из мыслителей привел доводы в пользу познавательного потенциала художественных сюжетов и театральных зрелищ, поэтому и к кинематографу многие современные и относительно современные философы применяют не что иное, как переработанные аристотелевские концепции.

Вальтер Беньямин, в частности, полагал, что искусство, прежде всего кинематографическое, способно расширить наш нравственный и социально-политический кругозор. Айрис Мердок, Марта Нуссбаум и Пол Кан доказывали, что философские идеи, особенно этические, находят наиболее полное и доходчивое выражение вовсе не в научных трудах, а в произведениях искусства, демонстрирующих проявление этих идей в конкретных жизненных ситуациях и потому оказывающих более сильное эмоциональное воздействие[29].

Сегодня подлинное искусство намного доступнее, чем во времена Аристотеля, когда театральные зрелища разыгрывались лишь в период празднеств, между которыми проходило по нескольку месяцев. Благодаря интернету выбирать фильмы, спектакли, книги и телепередачи для себя и детей стало как никогда просто, и, наметив себе программу высокопробных развлечений, мы можем день ото дня становиться счастливее и мудрее. Истинно демократичным видом искусства по-прежнему остается кино, поскольку фильмы можно почти бесплатно смотреть дома и даже на больничной койке: моему близкому другу, умиравшему от рассеянного склероза и уже почти полностью утратившему подвижность, ощутимо скрасила последние дни коллекция фильмов на DVD-дисках.

В главе второй своей «Поэтики» Аристотель задается самым главным вопросом: зачем вообще человеку, единственному из всех живых существ, нужно искусство? Во-первых, мы от рождения превосходим других животных в подражательных способностях и именно в процессе подражания наши дети получают свои первые жизненные навыки. А во-вторых, всем людям, независимо от возраста и рода занятий, нравится подражательное искусство. Нам доставляют удовольствие инсценировки и художественные изображения реальной действительности, а удовольствие – это механизм, с помощью которого природа направляет свои создания к тому, что принесет им пользу (питание, продолжение рода и т. д.). У человека как животного общественного и высокоразвитого удовольствие от картин и спектаклей способствует познанию мира. Искусство – это бездонный кладезь человеческого опыта, из которого мы можем черпать знания по сколь угодно сложным вопросам, не сталкиваясь с данными проблемами сами.

Аристотель отмечает, что мы не просто спокойно, но и с удовольствием воспринимаем изображения того, что в действительности показалось бы нам отвратительным. В пример он приводит безобразных животных и человеческие трупы. При виде настоящего паука или медузы мы, скорее всего, отшатнемся, тогда как рисунок – совсем другое дело, о чем Аристотель, препарировавший и зарисовавший немало подобных животных, прекрасно знал. Изображение, допустим каракатицы, может многое поведать изучающему зоологию, даже если сам он никогда это беспозвоночное не видел.

Не менее поразителен второй пример, касающийся трупов. Маловероятно, что Аристотель когда-нибудь присутствовал при вскрытии, однако в античной живописи и литературе, как известно, недостатка в «пособиях» нет. В гомеровской «Илиаде» много внимания уделяется прекрасным телам героев, павших на поле брани, – таких как Патрокл и Гектор. Греческая трагедия заставляет зрителя довольно долго созерцать трупы убитых родными и близкими – это и тела детей Ясона и Медеи, распростертые на колеснице матери в «Медее» Еврипида, и окровавленное тело Гемона, которое безутешный отец с рыданиями вносит на сцену в финале «Антигоны» Софокла. Аристотель доказывал, что искусство позволяет нам размышлять об умерших (в том числе погибших при ужасных обстоятельствах) и безболезненно познавать даже такое страшное явление, как смерть.

Это революционное умозаключение объясняет, зачем мы читаем книги, ходим в художественные галереи, кино или театр, погружаясь в атмосферу насилия и страданий таких масштабов и такого накала, которые в жизни мы бы не выдержали. О кошмаре воздушных налетов на испанские города нам рассказывает «Герника» (1937) Пикассо. О полной тягот и лишений жизни чернокожих в Нью-Йорке 1930-х мы узнаем из «Человека-невидимки» (The Invisible Man, 1952) Ральфа Уолдо Эллисона. О происходящем в камерах женских тюрем повествует популярный телесериал Дженджи Коэн «Оранжевый – хит сезона» (Orange Is the New Black, 2013). Более того, как утверждает Аристотель, этот способ обретения знаний «приятен не только философам, но также и всем другим», пусть и в меньшей степени. К искусству и познанию Аристотель относится как истинный приверженец демократии.

Для всех видов искусства у Аристотеля имеется одна простая рекомендация. Чтобы завоевать признание, любая пьеса, поэтическое произведение, картина или скульптура должна либо доставлять публике удовольствие, либо обогащать интеллектуально. Кому захочется смотреть фильм, который не дает ничего «ни уму ни сердцу»? Хорошее произведение искусства питает и то и другое, подчеркивает Аристотель, вручая нам великолепную мерку, с которой можно подходить к любому творению. Вопрос: «Понравилось ли мне?», безусловно, важен, однако, если на второй вопрос: «Узнал ли я что-то новое?», вы ответите отрицательно, ценность произведения окажется сомнительной.

Заказчикам театральных постановок и киноработ стоит принимать в расчет не только развлекательные, но и познавательные качества продукции. В лондонских театрах сейчас засилье легких, «позитивных» комедий, а в кино – сплошные ремейки, переработки, приквелы, сиквелы и спин-оффы с супергероями комиксов или секретными суперагентами, в одиночку раскрывающими террористические заговоры. Шумных перестрелок, боев и драк или навороченных спецэффектов в фильме зачастую больше, чем диалогов. В 2014 г. на «Оскар» номинировали Брэдли Купера за роль в «Снайпере», а Дэвид Ойелоуо, блестяще сыгравший Мартина Лютера Кинга в «Сельме», внимания Академии киноискусств не удостоился. Да, «Снайпер» захватывает. Актеры красивые, играют неплохо, затронуты некоторые психоэмоциональные проблемы, возникающие у участников боевых действий. Однако если «Сельма» позволяет нам не только насладиться зрелищем, но и многое узнать о борьбе за гражданские права, «Снайпер» никаких новых знаний нам не принесет – ну разве что покажет, как управляться с винтовкой McMillan TAC-338.

События мировой истории превосходно усваиваются из художественных произведений, привносящих в нашу жизнь новый смысл. Если роман, пьеса, фильм сделаны добротно, вы без труда расширите кругозор, получая при этом море удовольствия. Вымышленные сюжеты, создаваемые авторами, режиссерами и драматургами, известными своей скрупулезностью в проработке исторического материала, не уступают в образовательной ценности учебникам истории. Мою страсть к Античности удовлетворяли в подростковом возрасте романы Мэри Рено – особенно «Маска Аполлона»[30] (1966), действие которой разворачивается в аристотелевских Афинах IV в. до н. э. Поскольку основная масса исторических событий – это бесчинства, которые одна часть населения Земли творит над другой, воспринимать их в художественном изложении, не сводящемся к живописанию ужасов, определенно имеет смысл. У каждого наверняка получится собственный список соответствующей литературы – мой возглавят «Наследники»[31] (1955) Уильяма Голдинга (драма о столкновении неандертальцев с Homo sapiens), роман Ксавье Герберта «Каприкорния» (Capricornia, 1938) об австралийских аборигенах, «Стыд»[32] (1983) Салмана Рушди, благодаря которому я наконец начала разбираться в пакистанской политике, и «Юбилей» (Jubilee, 1966) Маргарет Уокер, один из величайших романов о Войне Севера и Юга и Реконструкции, увиденных глазами представителей социальных низов.