Девушка поставила на стол миску с крупой, скользнула взглядом по Зине. Крестовская одобряюще улыбнулась ей. Но девчонка затряслась, словно в нервном припадке, и тут же снова убежала в кладовку.

— Видишь? — Михалыч пожал плечами. — Я ее в зал не выпускаю совсем. Тут еще одна есть, она и обслуживает. А историю девчонки не знает никто. Вот только тебе рассказал.

— Правильно ты сделал, Михалыч, — Зина тяжело вздохнула. — Воздастся тебе там, на небесах. А здесь ее точно никто не тронет.

После обеда, когда в зале уже было довольно много клиентов, раздался автомобильный гудок. Зина выглянула из окна. Перед входом остановился уже знакомый ей автомобиль, из которого выходил Генрих фон Майнц. Выглядел он очень солидно — в полной воинской форме. При его появлении шок случился у всех посетителей кафе. Хозяин вообще вытянулся по стойке смирно. Но немец не обратил на него никакого внимания. Он приветливо помахал рукой Зине, увидев ее в окне. Она тут же, не надевая пальто, выбежала к нему. Генрих открыл дверцу автомобиля, и Крестовская забралась внутрь.

— Ты не рано вышла на работу? — нахмурился он. — Тебя ведь только выписали из больницы.

— Меня назначили администратором! — похвасталась Зина.

— Знаю, — кивнул немец. — Хозяину кафе объяснили, что нехорошо, если после болезни ты будешь работать на кухне.

— Ну да… — нахмурилась Крестовская.

— Не сердись. Я твой друг, и я хотел помочь.

— Вообще-то это правда хорошо! — Зина улыбнулась. — Работа на кухне была ужасной. Теперь намного легче. Да и чувствую я себя замечательно!

— Да? Это отличная новость! Что ж, тогда хочу пригласить тебя на ужин. Надеюсь, ты не против поужинать со мной?

— Поужинать? — Глаза Зины расширились, она лихорадочно думала, что ответить.

— Ну да! Куда бы ты хотела пойти?

— В «Парадиз», — очень быстро сообразила она. — Я никогда не была, но, говорят, там очень красиво. Я, честно сказать, вообще нигде не была.

— Хорошо, — кивнул Генрих. — А теперь иди и скажи хозяину, что ты уходишь, что устала. Я отвезу тебя домой.

Хозяин едва не раскланялся с Зиной, отпуская ее домой. Крестовская с трудом сдерживала смех.

Когда автомобиль остановился, она решилась. Повернулась к немцу:

— Зайдешь?

— С удовольствием. Но минут на 10, не больше. Тем более, у меня есть для тебя небольшой сюрприз.

Шофер открыл багажник, и Генрих вытащил большую черную картонную коробку. Занес ее в квартиру Зины.

Крестовская была спокойна — она была уверена, что в комнате все чисто, убрано, и нет никаких следов Бершадова.

Генрих открыл черную коробку и достал… патефон!

— Вот, это тебе. Будешь музыку слушать, чтобы не скучать в одиночестве. А это — моя любимая пластинка.

— Поставь! — попросила Зина.

Он включил патефон, и комнату заполнили звуки нежной, чувственной баллады. Бархатный голос пел по-немецки.

— Я не знаю языка, — вздохнула Зина, — жаль.

— Я переведу тебе, — улыбнулся Генрих. — Это красивая старинная песня. Мне она очень нравится. Я часто слушал ее. В мирное время… Не могу сказать, что очень люблю музыку, но эта песня особенная. Она о любви. А слова такие: «Тайна в глазах. Любовь хранится в глазах. Это великая победа женского сердца. Сохрани в своем сердце мои глаза, и тогда — я воскресну».

— Как красиво, — Крестовская смотрела на его лицо, не в силах отвести взгляд.

— Я тоже считаю, что любовь хранится в глазах. И пока твое отражение будет храниться в глазах любящего человека, ты будешь жить вечно.

— Жить вечно? — неожиданно для себя воскликнула Зина, сердце которой вдруг пронзила острая боль. — Здесь?

— Здесь, — он кивнул без тени улыбки. — Любовь и смерть всегда идут рука об руку. Они неразлучны. И я буду жить вечно, если останусь в твоих глазах.

Зина так и не поняла, как это произошло, но только его губы касались ее губ с такой удивительной нежностью, что все ее тело словно стало невесомым, и, воспарив на крыльях, она вдруг поднялась из этой комнаты к небу. Зина чувствовала такую пугающую нежность, что все ее тело горело, словно его обожгла кислота. И она понимала: это неправильно, страшно, преступно… Но все целовала и целовала его, не в силах оторваться от его дыхания, насыщающего ее новой силой. А в голосе все билась и билась страшная, давно услышанная мысль о том, что самый большой ужас всегда происходит во имя любви.

— Мне пора, — он мягко отстранился, держа в своих ладонях ее лицо. — Теперь я буду жить в твоих глазах.

Зина задыхалась. Потрясение было настолько сильным, что она ничего не могла сказать.

— Я заеду за тобой в пять часов. Если ты захочешь, надень красивое платье. Только если ты сама этого захочешь.

И он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Крестовская рухнула на стул как подкошенная. А пластинка на патефоне все продолжала и продолжала крутиться по кругу, разрывая ее душу… «Тайна в глазах. Любовь хранится в глазах. Это великая победа женского сердца. Сохрани в своем сердце мои глаза, и тогда — я воскресну».

Только когда пластинка крутилась уже в пятый или шестой раз — Зина запускала ее снова и снова, — она вдруг почувствовала, что скатерть на столе стала мокрой. Не замечая этого, она горько плакала. Слезы все продолжали и продолжали течь из ее глаз…

Несмотря на ранний час, в «Парадизе» было полно народу. Расправив складки своего шелкового нарядного черного платья, Зина грациозно опустилась на бархатный стул. Их столик находился возле самой эстрады, в центре зала, и Крестовская поняла, что это почетное место.

На Генрихе снова была парадная офицерская форма, но Зина больше не чувствовала неловкости. Здесь форма казалась уместной, так как большинство посетителей кабаре составляли военные.

Внутри «Парадиза» действительно было роскошно! Крестовская думала о том, какой ужасный контраст представлял этот зал по сравнению с тесной, угарной кухней! Здесь все было богато — бархатная мебель, сверкающий паркет, хрустальные светильники, занавеси с позолотой, зеркала… И нарядная публика — как будто нет и никогда не было никакой войны.

В ведерке со льдом принесли шампанское. Зина обратила внимание на то, как обхаживают официанты ее спутника. Он действительно был важной персоной. Крестовская усмехнулась про себя — какой парадокс! Еще совсем недавно, прикидывая, как выполнить задание Бершадова, она думала, что увлечь вражеского офицера и явиться с ним в ресторан для нее будет совершенно невозможно и недостижимо. А теперь — какая ирония судьбы! Она сидит с немецким офицером, в красивом платье, пьет шампанское, и этот офицер по уши в нее влюблен! Да, это был шаг вперед, действительно стоило себя поздравить!

Впрочем, Крестовская недолго об этом думала и переключила внимание на зал. На эстраде танцевал цыганский ансамбль, затем его сменил инструментальный квартет.