Советник прикрыл окно, оставив щель, опустил светомаскировку. Большой свет он зажигать не стал. Достаточно света бра в виде бронзового лебедя с распростертыми крыльями. Спать не хотелось.

Взгляд Шварца упал на фисгармонию. «Давно я не сидел за инструментом», – подумал он, и вдруг непреодолимое желание повлекло его к этому домашнему органу. Он сел на высокий круглый стул с длинными ножками, выполненными в виде львиных лап, задумался на минуту и опустил руки на клавиши.

Протяжная, тоскливая, тихая мелодия наполнила комнату. Как будто чей-то жалобный голос умолял, просил о помощи, молил о спасении.

«Я близок к падению, и скорбь моя всегда передо мною…» — звучала старинная мелодия тридцать седьмого псалма Псалтыри.

«И воздающие мне злом за добро враждуют против меня за то, что я следую добру».

«Жаль, – размышлял Шварц, – по большому счету ничего я не успел в этой жизни. Все думал, что завтра, когда-нибудь потом наступит время – и я смогу сделать что-то такое, что останется от меня потомкам. А не получилось. Все суета, суета. Спешка. Работа с утра до ночи. Забыл о жене, давно не виделся с дочерью. Перестал читать книги. Вот, даже на фисгармонии не помню, когда играл».

«Не оставь меня, Господи, Боже мой! Не удаляйся от меня», – звучали тоскливо-призывные аккорды. Казалось, фисгармония плачет на все свои регистры, роняя слезы на клавиши.

Где-то за стеной громко заговорил динамик. Слов слышно не было, но по резкому крику было понятно, кто выступает по радио.

Шварц прекратил играть, посмотрел на часы. Было пять минут второго.

«Надо послушать», – решил он и повернул ручку динамика, стоящего на письменном столе. В комнату ворвался визгливый, истеричный голос. Так мог говорить только фюрер:

«…И если я выступаю сегодня перед вами, то это происходит по двум причинам: во-первых, чтобы вы слышали мой голос и знали, что я жив и здоров. И во-вторых, чтобы вы узнали также подробно о преступлении, подобного которому не было в истории Германии. Совсем ничтожная клика честолюбивых, лишенных стыда и совести и в то же время глупых офицеров-преступников устроила заговор…»

Фисгармония. 2014 год

«Да, теперь он утопит в крови собственный народ. Всем, кто участвовал в заговоре, не поздоровится», – слушая речь Гитлера, мрачно думал Вальтер Шварц.

А фюрер продолжал, срываясь на визг:

«…Круг, который представляют эти узурпаторы, максимально узок. Он не имеет ничего общего с германским вермахтом и, главное, с германской армией…»

Свою речь Гитлер закончил словами:

«…На этот раз мы уже рассчитаемся с ними так, как мы, национал-социалисты, привыкли!»

Шварц выключил динамик. Посидел еще немного за столом, разглядывая фото дочери. Они снимались всей семьей пять лет назад, когда отдыхали в маленьком домике в поселке Заркау[89] на Куршской косе. «Как давно это было, – подумал Шварц. – Какое чудесное было время! Все, все прошло».

Он снова сел за фисгармонию. Взял аккорд. Тот прозвучал неожиданно громко в тишине ночи. Снова полилась тихая, грустная мелодия псалма.

«Не оставь меня, Господи, Боже мой! Не удаляйся от меня. Поспеши на помощь мне, Господи, Спаситель мой!»

За окном раздался резкий скрип тормозов. Прямо у подъезда дома остановился автомобиль. Послышался топот кованых сапог, сначала на улице, потом уже на лестнице.

«Вот и все. Это за мной», – обреченно подумал Шварц, но продолжал играть на фисгармонии.

«Не оставь меня, Господи! Не удаляйся от меня», – плакала, молила о пощаде, взывала к Богу старая французская фисгармония.

В дверь уже грубо и громко стучали. А Вальтер Шварц, как завороженный, продолжал играть. Теперь уже не тихо, а во всю мощь мехов. Звуки стали громкими, торжественными, трагически-обреченными.

«Поспеши на помощь мне, Господи, Спаситель мой!»

Советника кёнигсбергского магистрата по строительству Вальтера Шварца бесцеремонно выволокли из квартиры на втором этаже. Ничего не понимающая жена с удивлением и ужасом смотрела, как здоровенный эсэсовец два раза ударил мужа кулаком в лицо, а потом пинками и ударом приклада погнал Шварца к стоящему рядом с домом грузовику.

Его били всю дорогу коваными сапогами, бросив на железный пол кузова, и когда автомашина въехала во двор полицай-президиума, на Вальтере Шварце не было живого места.

Заговорщиков доставляли в полицай-президиум

А в это время в квартире орудовала следственная группа IV реферата главного сектора гестапо, сотрудники которой буквально перевернули вверх дном все вещи. Книги были сброшены со стеллажей на пол, каждая просмотрена на предмет возможного наличия в ней каких-либо документов или записей. Все бумаги советника, лежащие в письменном столе, были свалены в большой холщовый мешок со штампом в виде орла со свастикой и опечатаны следователем.

Досталось и фисгармонии. Двое солдат с трудом отодвинули ее от стены, затем сорвали заднее покрытие из ветхой ткани. Обыск требовал тщательного осмотра всех предметов в квартире преступника. Поэтому, как могли, эсэсовцы попытались приподнять клавиатуру, ножом вспороли меха, прощупали внутренний механизм инструмента. А то, кто знает, может быть, заговорщик хранил свои записи и коварные планы, спрятав их внутрь.

Провозившись около часа и убедившись в отсутствии тайника внутри фисгармонии, гауптштурмфюрер, руководивший обыском, в досаде пнул сапогом ненавистный инструмент.

– Твари! Расставили здесь сундуки! Интеллигенция поганая!

Удар пришелся как раз по одному из фигурных витых столбиков, украшавших фисгармонию. Он с треском обломился и покатился по полу. Жена Шварца в оцепенении стояла, прижавшись спиной к стене.

– Боже! Боже! – шептали ее губы.

Советник Вальтер Шварц прошел все круги ада кёнигсбергского полицай-президиума, где его долго пытали, потом предстал перед судом «Народного трибунала» в Берлине. Вместе со своим племянником Арнольдом Бистриком, ввиду отсутствия веских доказательств вины, был приговорен к пяти годам тюремного заключения. Ему удалось пережить ужасы Моабита и бранденбургской тюрьмы в Гёрдене. Смерть, цепко державшая Вальтера Шварца в своих лапах, все же сжалилась над ним, и в апреле 1945 года вместе с сотнями других заключенных он вышел из тюремных ворот под канонаду орудийных выстрелов и одобрительные возгласы советских солдат.

Вышел он из тюрьмы совершенно седым, абсолютно надломленным человеком. Он вернулся в Кёнигсберг, но не застал там ни жену, ни кого-либо из друзей. Как сообщили соседи, ютящиеся в развалинах рядом с домом на улице, от которой осталось, пожалуй, только название Аугусташтрассе, жена Шварца погибла спустя месяц после его ареста во время налета британской авиации на город. Арнольд Бистрик, кажется, тоже выживший в мясорубке гитлеровских тюрем, затерялся где-то среди лавин беженцев и переселенцев. Оба Гёрделера, Карл и Фриц, были казнены по приговору нацистского «Народного трибунала».