— Так давайте сотворим чудо, миссис Портер.

Они улыбнулись друг другу.

Храм Анубиса. Решение фараона.

Камазу стоял в зале, где проводились мистерии поклонения богу мёртвых, и старательно отводил взгляд от того места, где совсем недавно погибли Имхотеп и Косей. Чудовище — религиозный фанатик и светило врачебной мысли. Жрец видел, как сильно переживал молодой фараон. Во-первых, дружеская привязанность, а во-вторых, лечебной мази и обезболивающей настойки для больных ног фараона осталось на несколько раз, потому что только один знахарь ведал секретами их приготовления, видимо, никому особо не доверявший и унёсший эти знания с собой в могилу. Секрет снадобья, помогавшего фараону бороться со своим недугом, был теперь навсегда утерян. Но то, что Имхотеп невольно оставил после своей смерти, могло служить куда более серьёзной полезностью, но было одновременно и тайной, которую знать никто не должен и которую надо было уничтожить.

— Вы пробовали сжечь тело? Разрезать на куски? Облить кислотами? — строго спросил правитель и уставился немигающим взглядом на ещё одного приближенного своего сановника.

Мужчина перебирал на дне золотого блюда оставшиеся ягоды. Одну он сжал так сильно, что сок потёк по пальцам красноватыми разводами. Как кровь. Он слегка поморщился.

— Да, — ответил тот просто и, поскольку был предан тому до мозга костей, взгляда не отвёл.

Фараон задумался.

— Что не так с мёртвой плотью, Камазу? И почему мой врач хоть и не жив, но его кожные покровы чисты, как будто ещё чуть-чуть и он очнётся ото сна, как будто он не умер…

— Господин, великий лучезарный сын Хаоса, то, что произошло с Имхотепом, — доказательство могущества Анубиса, невольное, конечно, ибо люди недостойны иметь силу и бессмертие богов, — они взглянули друг другу прямо в глаза, но жрец Инпу осмелился и дальше говорить то, что действительно было правдой, и то, что беспокоило его. — Даже Вы, господин, — по лицу фараона было непонятно, как он на самом деле отнёсся к фразе старика.

После непродолжительного молчания фараон ответил поникшим голосом, делая знак сановнику, и тот расторопно подал ему ткань, о которую молодой мужчина вытер пальцы:

— Немногим позволено так со мной разговаривать, ты, Камазу, исключение.

Жрец низко поклонился и ответил:

— Если что и делаю, то из лучших побуждений.

Фараон огладил крутой подбородок и, задумчиво растягивая слова, спросил:

— Его тело могло бы послужить науке, подтолкнуло бы развитие лекарственных средств, помогло бы избавиться от болезней и получить… — молодой правитель осёкся и скосил взор на Камазу.

Тот покачал головой:

— Обрести бессмертие? — он рукой указал перемотанного погребальными пеленами Имхотепа. — Нельзя, мой господин, вы же видите, что случилось с ним, да и через ту старую жрицу было передано, что Инпу желал, чтобы мы спрятали тело Имхотепа надёжно: поскольку его нельзя уничтожить, его никто не должен найти…

— Скоро кончится моё лекарство, кончится то, благодаря чему я исцелялся, пусть и на время, у меня нет даже надежды… — над его головой и впрямь повис призрак суровых испытаний.

Жрец глубоко поклонился.

— Если бы Инпу хотел, чтобы люди не умирали, то он бы даровал нам бессмертие, ведь поделился же Чёрный Волк секретом лечебных трав, в том числе и тех, которые помогают Вам преодолеть все тяготы Вашего лучезарного правления.

Фараон тонко улыбнулся: жрец говорил мягко, но был непреклонен в смысле своих слов.

— Мне не нужно бессмертие, — качнул тот головой, — но мне и не нужно лекарство, что помогает на время и точечно, я хочу исцелиться раз и навсегда.

— Вы уверены, что можете обеспечить тайну Инпу, соблюсти все его требования, при этом выполнив свои цели, о, потомок великого Ра? — жрец вновь согнулся в поясе.

— Умеешь ты вывести из тупика, — проворчал фараон.

Камазу улыбнулся про себя.

— И всё же я прошу твоего совета, — настоял на сиюминутном решении правитель.

Камазу слегка задумался.

— Я верю, что Вы, великий Господин, знаете, что делаете, а люди склонны верить всему, о чём они друг с другом разговаривают; если Вы позволите, поиск истины должен происходить внутри храма, ничего не должно ввозиться и вывозиться за пределы Кинополиса, для других найдётся объяснение: Вы здесь остановились для того, чтобы вознести молитвы Инпу, так надо всем говорить.

— А твои люди?.. — спросил фараон.

— Мои люди будут молчать, потому что они понимают: всё, что предстало перед их глазами, — это испытание и живое присутствие бога; вышколенные и сочувствующие, они на руках готовы носить своего молодого правителя, но я дерзну молить…

Фараон резко обернулся к нему, качая рукой, в которой тут же появился бокал, а шустрый помощник наполнил его тёмно-рубиновым напитком.

— О чём же? — поинтересовался молодой мужчина, делая глоток и откидывая голову назад, он предчувствовал наступление истощения и боли, но тянул до её края, пока она не станет такой, которую он уже не стерпит.

— Как только найдётся исцеление, мы запрячем тело так хорошо, что его никто никогда не найдёт, время сделает своё дело, оно сотрёт этот храм с лица земли, — Камазу обвёл ладонью помещение, явно имея в виду не зал, а целиком весь храм. — И никаких упоминаний об этом.

Камазу отвесил поклон и, не поднимая глаз, дал тому время подумать.

— Это будет справедливо, — наконец-таки он озвучил своё решение.

Камазу облегчённо вздохнул.

— Храм Кинополиса и не такое скрывал, о, мудрейший из юнейших, — заверил его жрец. — Всё, что было в этих стенах, останется в них.

Пожилой мужчина склонился перед фараоном, а тот благосклонно улыбнулся ему.

Окрестности Кинополиса. Спустя два месяца. Раскопки.

Перед Линдой лежали кипы бумаг, копии древних рукописей и манускриптов, её собственные записи в блокноте и множество данных георадаров. А посреди всего этого в прозрачной пластиковой коробке среди сухих фактов и цифр очутилось чудо — пустынный цветок. Подарок барона. Девушка не понимала мужчину: он не объяснялся, на совещаниях часто и подолгу смотрел на неё, попытки вернуть подарки (а это были не только цветы) не увенчались успехом, и она просто складировала их в ящик прикроватной тумбочки. Она устало откинулась на спинку стула и потёрла глаза, а взглянув на часы, поняла, что как всегда засиделась далеко за полночь. Кэт она отпустила, как только закончился рабочий день, а сама не могла уснуть, продолжая думать. Казалось, что разгадка в ладони, но та была так же неуловима, как треклятые протоны. Думала о том, что им откроется внутри земного чрева и что это будет: сундук с рецептами, которые предстоит расшифровать лингвисту, некое вещество в колбе, которое изучит биолог,