Джозайя ждал ее на лестничной площадке, чтобы проводить вниз, к карете. Он стоял, прислонившись к перилам, – воплощение мужской силы и красоты. Но было в нем нечто такое, что наводило на мысли о растерявшемся мальчике.

– Джозайя, тебе… нехорошо? – тихо спросила Элинор, молясь, чтобы он доверился ей и сказал правду.

Он небрежно отмахнулся и пробормотал:

– Просто голова разболелась. Попрошу Риту приготовить отвар, он быстро приведет меня в порядок.

– Рита ясно дала понять, что знает про нас.

– Она одобряет? – спросил Джозайя с озорной улыбкой.

– Всем сердцем, мистер Хастингс. – Элинор тоже улыбнулась. – И она очень меня удивила – пожалуй, даже поразила. Она считает, что мне следует остаться. – Элинор понимала, что с ее стороны это довольно смелое высказывание – ведь она как бы намекала: Джозайя должен попросить ее остаться.

Готовая весело довершить свое падение, Элинор затаила дыхание в ожидании ответа.

– Я же тебе говорил, что она милая, как котенок. – Джозайя привлек ее к себе. – К тому же ты можешь растопить любое сердце, моя дорогая муза.

«А как насчет твоего, Джозайя, сердца?» – думала Элинор; ей ужасно хотелось вернуть его в студию и снова заняться с ним любовью.

– Поцелуй меня, Джозайя.

Его губы прикоснулись к ее губам, и Элинор тут же приподнялась на цыпочки, чтобы закончить прелюдию и добиться того поцелуя, которого ожидала. Впрочем, она прекрасно знала, что и этого будет недостаточно – поцелуй лишь распалит ее жажду, и ей захочется большего.

Предполагалось, что это их на сегодня прощальный поцелуй, но Элинор все же надеялась на чудо.

Увы, чуда не произошло, и Джозайя, осторожно отстранившись, с улыбкой сказал:

– Давай побыстрее спустимся, пока миссис Клей не послала полицию на поиски своей обожаемой квартирантки. – Он легонько укусил ее за мочку уха, потом чуть отступил, чтобы расправить воротник ее пальто. – У тебя есть шаль, Элинор?

Она покачала головой:

– Нет, я… Мне достаточно тепло.

В этот момент она уже смирилась с тем, что не случится никаких признаний или изменений в их скандальном союзе. Они вместе, пока картина не будет закончена, а потом…

Элинор даже не могла вообразить, что будет потом.

Джозайя побрел в свою студию; кровь его кипела от возбуждения, а мужское естество так напряглось, что это граничило с болью. Он запер дверь и уперся в нее руками. Он был на волосок от того, чтобы забыть все свои клятвы о независимости и умолять мисс Элинор Бекетт никогда не покидать его.

У Риты, конечно же, были самые добрые намерения, в этом он не сомневался. Но полные надежды глаза Элинор делали ее уход почти невыносимо болезненным.

Он подошел к мольберту и снял покрывало.

Картина была почти закончена.

Нравилось ему это или нет, но вскоре предстояло принять решение… Да, он должен был решить – оставить Элинор или отпустить.

– Вы выглядите истощенной, мисс! – воскликнула миссис Клей, помогая Элинор снять пальто. – Он тиран! Задерживает вас допоздна!

– Нет-нет, – запротестовала Элинор, снимая перчатки. – Я… наслаждаюсь этим временем, миссис Клей. Часы летят так быстро, и я буду… скучать по ним.

– Конечно, будете! – Миссис Клей вздохнула. – Он настолько обаятельный, что даже такую старую ворону, как я, заставит с дрожью вспоминать его общество. Конечно, я ни на что не променяла бы хоть один день жизни с моим дорогим мистером Клеем, упокой Господь его душу, но я ведь могу… восхищаться видом из окна, правда?

– Разумеется, миссис Клей, – без особого энтузиазма согласилась Элинор; она молилась про себя, чтобы хозяйка гостиницы не уподобилась Рите и не высказалась в поддержку незаконных связей с красивыми художниками. Иллюзия приличий являлась щитом, который она не готова была опустить, когда рядом не было Джозайи.

Миссис Клей рассмеялась, потом, покраснев, проговорила:

– Извините, мисс Бекетт. Я забылась. Это хорошо, что вы позируете ему, но я не собиралась обременять ваш слух вдовьей болтовней.

– Нет, пожалуйста, не извиняйтесь, – тут же запротестовала Элинор. – Мне нравится слушать ваши шутки. В вас нет ни капли злонамеренности, миссис Клей. Вы сама заботливость и доброта! Думаю, я… просто устала.

– Хотите, я пришлю вам после обеда горячую ванну, мисс Бекетт?

Сначала Элинор хотела отказаться, но потом передумала. Не в натуре миссис Клей «не беспокоиться», когда речь шла о комфорте ее постояльцев. К тому же именно сегодня Элинор ужасно хотелось понежиться в теплой ванне.

– Да, спасибо, миссис Клей. Это было бы чудесно!

Элинор поднялась по лестнице и, увидев, что дверь в ее комнату приоткрыта, не испытала никакой тревоги. У стены стояла рабочая корзинка Талли, а запахи полировки, лимона и воска свидетельствовали о его усилиях довести комнату до совершенства. Присмотревшись, она увидела, что ее маленький друг перемешивает угли, чтобы быстрее разгорелись.

Приблизившись к нему, она присела рядом с ним, и мальчик приветствовал ее доброй улыбкой.

– Добрый вечер, сэр. – Элинор тоже улыбнулась.

Он кивнул в ответ, а она вдруг выпалила:

– Я люблю его, Талли. – Сказав это Элинор поразилась – как приятно было высказать свои самые сокровенные секреты. – Все так запуталось, Талли… мне следовало бы стыдиться, но никогда я не была такой счастливой, как сейчас. Только это… не продолжится. Он мне не доверяет. Он желает меня, но не настолько, чтобы открыться.

Талли поставил каминный экран на место, потом посмотрел на нее так, словно выражал сочувствие. Он еще и жестикулировал, но Элинор не понимала его.

– Миссис Эскер, похоже, думает, что штурвал в моих руках, Талли. Но у меня такое чувство, что я отдана на милость ветров, которые даже не могу понять. Ты когда-нибудь переживал такое? – печально продолжала она.

Мальчик склонил голову с плечу, словно обдумывая вопрос, потом потянулся к ней и похлопал по руке, в точности повторяя манеру своей приемной матери.

– Я возьму все, что могу, Талли. Да, все, что могу. А потом стану молить Провидение, чтобы надежно спрятало меня от его поцелуев и дало силы жить дальше.

Талли снова кивнул. А Элинор тихо заплакала.

– Картина закончена.

Фраза слетела с языка раньше, чем он осознал это, и Джозайя со вздохом закрыл глаза. Он не мог представить, что солжет Элинор о продвижении работы, но какая-то частичка его души протестовала – ведь он так глупо отказался от своего счастья.

Да, картина закончена – этого нельзя было отрицать, но произнести это вслух – значит сделать все реальным и непреложным фактом. Последние тридцать минут он обводил кистью свою подпись в нижнем правом углу, чтобы отсрочить вердикт, но теперь…