– Я слишком о ней беспокоюсь, Роуэн. – Джозайя снова налил себе щедрую порцию бренди. – Ей лучше держаться подальше от всей этой заварухи, тем более – от меня.

– Я в этом не убежден. Каждый человек заслуживает счастья, и мы берем от жизни все, что можем. И если все мы чему-то научились в Индии, то разве не тому, что жизнь хрупка и коротка?

– Да, верно. Среди многих неприятных уроков был и такой, Роуэн. Но это совсем другое.

– Конечно, это не мое дело, но если…

– Да, не твое! – Джозайя с такой силой поставил стакан, что янтарный напиток выплеснулся на заляпанный воском стол. – Решать мне, а не «отшельникам»! Это моя жизнь, и я не нуждаюсь в советах, ясно?! Я люблю вас как братьев, но всем вам нужно сделать шаг назад, потому что Элинор… Я не хочу обрекать ее на жизнь с инвалидом, а она слишком мягкосердечная, чтобы отказать мне, так что я даже не могу ее просить. А теперь, пожалуйста, уйди, Роуэн. Позволь мне самому разбираться с этим.

Доктор молча кивнул и вышел, оставив Джозайю бороться с его демонами и наползающей на огоньки свечей чернотой.

Джозайя потерял счет времени, но в какой-то момент вдруг услышал, что дверь снова открылась. Едва не швырнув подсвечник в незваного гостя, он закричал:

– Черт побери! Может человек побыть один?!

– Ес-сли хочешь…

– Элинор! – Джозайя мгновенно вскочил на ноги и кинулся к знакомому силуэту в дверях, высвеченному светом с лестничной площадки. Только подойдя ближе, он замедлил шаг. – Что ты здесь делаешь? Почему… – У него перехватило дыхание.

Она сняла шляпку и положила на стол у двери.

– Я знаю, что уже поздно для визита. Бедный мистер Крид!.. Никто не обращает на него внимания, когда он суетится. Я встретила внизу твоего друга, мистера Уэста, и он был очень добр. Похоже, я очень храбрая, мистер Хастингс. Я выскользнула из «Рощи», никого не потревожив, и… Честно говоря, это самый пугающий мой поступок за всю жизнь.

– Пугающий? – Джозайя насторожился.

– Мне не следовало уходить, но… Все было закончено, и я подумала, что наши обязательства и соглашения всегда были ясны для нас обоих. – Элинор поставила на стол сумочку. – Я убежала, потому что не хотела услышать, как ты скажешь, что все кончено.

Не в силах заговорить, Джозайя судорожно сглотнул. Медленно направившись к нему, Элинор продолжала:

– Но это также означало, что я не дала тебе шанса попросить меня остаться. Я не думаю, что наши отношения были основаны на обязательствах, а ты?

Надежда ожила в его груди, и он воскликнул:

– Нет, Элинор! Я тоже так не думаю!

– А может, мне не следовало приходить? Но даже если и так… Я просто не смогла не прийти. – Ее голос был печальным, но она улыбалась сквозь блестевшие в зеленых глазах слезы. – Я попала под ваши чары, мистер Хастингс. Надеюсь, вы не возражаете.

– Уже поздно, а миссис Клей…

Элинор положила руку ему на грудь.

– Я оставила в своей комнате записку, что ты вызвал меня. Если миссис Клей ко мне заглянет и найдет ее… Она может думать все, что ей заблагорассудится, Джозайя. Я вернусь туда через несколько часов, но… Знаете, я кое-что поняла, мистер Хастингс.

– Вот как?

– Не так давно я жаловалась, что, как говорится, не держу в руках штурвал своей жизни. У меня было нелепое чувство, что я плыву по течению.

– И ты плывешь?

– Нет, вовсе нет, – улыбнулась Элинор. – Я жалела себя, но я хозяйка своей судьбы. И я там, где хочу быть, Джозайя. Ты никогда не подталкивал меня, правда?

Он тут же кивнул:

– Да, верно. Ты не производила впечатление женщины, которая хочет, чтобы ее направляли. Я хотел уважать твое желание независимости.

– И ты это делаешь. – Она потянулась к нему и положила ладонь на его щеку. – Вы рады видеть меня, мистер Хастингс? Ты… попросишь меня остаться немного дольше?

– Я не имею права. То, чего я хочу… невозможно. Но ты… Я так рад видеть тебя, что едва могу говорить, Элинор. Я хочу, чтобы ты осталась, но не знаю, смогу ли пережить твой новый уход.

– Джозайя…

– Я боюсь, что ты сломаешь меня, Элинор.

Она поцеловала его в щеку, потом шепнула на ухо:

– Поверь: никогда.

– Я тоже не хочу сломать тебя.

– Никогда, никогда… – снова прошептала она.

И Джозайя тотчас же заключил ее в объятия, отгоняя все свои страхи и не обращая внимание на темноту, выползавшую из углов студии.

Жар ее тела, прижатая к его груди грудь, волшебство ее губ – все это было оглушительной симфонией ощущений, заставлявших комнату вращаться.

Джозайя вдохнул цветочный аромат ее тела и поцеловал теплую стройную шею. Буйная радость охватила его, и он возликовал.

«Моя! Она вернулась, потому что – моя!»

Но это была всего лишь иллюзия счастливого конца, и он это знал.

«Не смогу удержать ее. Даже не могу попытаться. Проклятье!»

Он принялся покрывать поцелуями ее лицо, затем подхватил на руки, чтобы отнести вниз, в спальню. Он хотел ей дать столько счастья, сколько мог, хотел любить ее не сдерживаясь, хотел проявить нежность – и страсть… и при всем при этом Джозайя не хотел торопиться и безумствовать в поисках притязаний и прав на свою музу.

Он ликовал, что еще здоров и невредим в ее глазах и что Элинор пришла к нему свободно, но как только она узнает его тайну… Ох, сначала жалость и вина затуманят ей разум, а потом…

Джозайя был совершенно уверен, что в конечном счете у нее возникнет чувство, что он заманил ее в ловушку, влюбив в себя.

И эта невыносимая ситуация была чревата душевной болью.

Словно почувствовав его настроение, Элинор тихонько вздохнула. Когда же он вытащил из ее волос шпильки и принялся расплетать косы, проговорила:

– Они спутались. – Она заправила локон за ухо. – После… сегодняшнего утра я не потрудилась расчесать их как следует.

– Вот и хорошо, – ответил Джозайя.

Он повел ее к кровати, по пути раздевая так осторожно, словно распаковывал фарфоровую китайскую куклу, а Элинор ему помогала.

Через несколько минут они стояли друг перед другом без всяких барьеров.

– Рад? – спросила она.

– Возможно, это глупо, но я все время хотел иметь привилегию расчесать ваши волосы, мисс Бекетт. Если позволите…

– Правда? – Элинор вопросительно посмотрела на него.

– Чистейшая правда. Меня восхищает, что после всего случившегося ты так скромна в мелочах и… – он провел пальцами по выпуклостям груди, – так естественно бесстыдна и уверена в себе.

Она залилась краской.