Если бы «Сальвадор» оказал решительное сопротивление ивоодушевил своим примером команды других неповреждённых кораблей, вполневозможно, что счастье в этот день могло бы перекочевать на сторону испанцев. Ноэтого не произошло по характерной для испанцев жадности: «Сальвадору» нужнобыло спасать находившуюся на нём казну эскадры. Озабоченный прежде всего тем,чтобы пятьдесят тысяч песо не попали в руки пиратов, дон Мигель, перебравшийсяс остатками своей команды на «Сальвадор», приказал идти к форту на острове ЛасПаломас. Рассчитывая на неизбежную встречу с пиратами, адмирал перевооружилфорт и оставил в нём гарнизон. Для этой цели он снял с форта Кохеро,находившегося в глубине залива, несколько дальнобойных «королевских» пушек,более мощных, чем обычные.

Ничего не знавший об этом капитан Блад на «Арабелле» всопровождении «Инфанты», уже с командой из корсаров и Ибервилем во главе,бросился в погоню за испанцами. Кормовые пушки «Сальвадора» беспорядочноотвечали на сильный огонь пиратов. Однако повреждения на нём были так серьёзны,что, добравшись до мелководья под защиту пушек форта, корабль начал тонуть иопустился на дно, оставив часть своего корпуса над водой. Команда корабля налодках и вплавь добралась до берега Лас Паломас.

Когда капитан Блад считал победу уже выигранной, а выход вморе свободным, форт внезапно показал свою огромную, но скрытую до этого мощь.Раздался залп «королевских» пушек. Тяжёлыми ядрами была снесена часть борта иубито несколько пиратов. На судне началась паника.

За первым залпом последовал второй, и если бы Питт, штурман«Арабеллы», не подбежал к штурвалу и не повернул корабль резко вправо, то«Арабелле» пришлось бы плохо. «Инфанта» пострадала значительно сильнее. Впробоины на ватерлинии её левого борта хлынула вода, и корабль, несомненно,затонул бы, если бы решительный и опытный Ибервиль не приказал немедленносбросить в воду все пушки левого борта.

«Инфанту» удалось удержать на воде, хотя корабль сильнокренился на правый борт, и всё же он шёл вслед за «Арабеллой». Пушки фортапродолжали стрелять вдогонку по уходящим кораблям, но уже не могли причинить имзначительных повреждений. Выйдя из-под огня форта и соединившись с «Элизабет» и«Сан-Фелипе», «Арабелла» и «Инфанта» легли в дрейф, и капитаны четырёх кораблеймогли наконец обсудить своё нелёгкое положение.

На полуюте «Арабеллы» под яркими лучами утреннего солнцазаседал поспешно созванный совет. Капитан Блад, председательствовавший насовете, совершенно пал духом. Много лет спустя он говорил Питту, что этот деньбыл самым тяжёлым днём его жизни. Он провёл бой с искусством, которым посправедливости можно было гордиться, и разгромил противника, обладающегобезусловно подавляющими силами. И всё же Блад понимал всю бесплодность этойпобеды. Всего лишь три удачных выстрела батареи, о существовании которой они неподозревали, — и победа превратилась в поражение. Им стало ясно, чтосейчас нужно бороться за своё освобождение, а оно могло прийти лишь послезахвата форта, охраняющего выход в море.

Вначале капитан Блад сгоряча предложил немедля приступить кремонту кораблей и тут же сделать новую попытку прорваться в море. Но егоотговорили от этого рискованного шага: так можно было потерять всё. И капитанБлад, едва лишь спокойствие вернулось к нему, трезво оценил сложившуюсяобстановку: «Арабелла» не могла выйти в море, «Инфанта» едва держалась на воде,а «Сан-Фелипе» получил серьёзные повреждения ещё до захвата его пиратами.

В конце концов Блад согласился с тем, что у них нет иноговыхода, как вернуться в Маракайбо и там заново оснастить корабли, прежде чемсделать ещё одну попытку прорваться в море.

Так они и решили. И вот в Маракайбо вернулись победители,побеждённые в коротком, но ужасном бою. Раздражение Блада ещё более усилилмрачный пессимизм Каузака. Испытав головокружение от быстрой и лёгкой победынад превосходящими силами противника, бретонец сразу же впал в глубокоеотчаяние, заразив своим настроением большую часть французских корсаров.

— Всё кончено, — заявил он Бладу. — На этотраз мы попались.

— Я слышал это от тебя и раньше, — терпеливоответил ему капитан Блад. — А ведь ты, кажется, можешь понять, что́произошло. Ведь никто не станет отрицать, что мы вернулись с большимколичеством кораблей и пушек. Погляди сейчас на наши корабли.

— Я и так на них смотрю.

— Ну, тогда я и разговаривать не хочу с такой трусливойтварью!

— Ты смеешь называть меня трусом?

— Конечно!

Бретонец, тяжело сопя, исподлобья взглянул на обидчика.Однако требовать от него удовлетворения он не мог, помня судьбу Левасёра и прекраснопонимая, какое удовлетворение можно получить от капитана Блада. Поэтому онпробормотал обиженно:

— Ну, это слишком! Очень уж много ты себе позволяешь!

— Знаешь, Каузак, мне смертельно надоело слушать твоёнытьё и жалобы, когда всё идёт не так гладко, как на званом обеде. Если тыищешь спокойной жизни, то не выходи в море, а тем более со мной, потому что сомной спокойно никогда не будет. Вот всё, что я хотел тебе сказать.

Разразившись проклятиями, Каузак оставил Блада и отправилсяк своим людям, чтобы посоветоваться с ними и решить, что делать дальше.

А капитан Блад, не забывая и о своих врачебных обязанностях,отправился к раненым и пробыл у них до самого вечера. Затем он поехал на берег,в дом губернатора, и, усевшись за стол, на изысканном испанском языке написалдону Мигелю вызывающее, но весьма учтивое письмо.

«Нынче утром Вы, Ваше высокопревосходительство, убедились,на что я способен, — писал он. — Несмотря на Ваше более чем двойноепревосходство в людях, кораблях и пушках, я потопил или захватил все суда Вашейэскадры, пришедшей в Маракайбо, чтобы нас уничтожить. Сейчас Вы не в состоянииосуществить свои угрозы, если даже из Ла Гуайры подойдёт ожидаемый Вами„Санто-Ниньо“. Имея некоторый опыт, Вы легко можете себе представить, что ещёпроизойдёт. Мне не хотелось беспокоить Вас, Ваше высокопревосходительство, этимписьмом, но я человек гуманный и ненавижу кровопролитие. Поэтому, прежде чемразделаться с Вашим фортом, который Вы считаете неприступным, так же как раньшея расправился с Вашей эскадрой, которую Вы тоже считали непобедимой, я изэлементарных человеческих побуждений делаю Вам последнее предупреждение. ЕслиВы предоставите мне возможность свободно выйти в море, заплатите выкуп впятьдесят тысяч песо и поставите сто голов скота, то я не стану уничтожатьгород Маракайбо и оставлю его, освободив сорок взятых мною здесь пленных. Срединих есть много важных лиц, которых я задержу как заложников впредь до нашеговыхода в открытое море, после чего они будут отосланы обратно в каноэ,специально захваченных мною для этой цели. Если Вы, Вашевысокопревосходительство, неблагоразумно отклоните мои скромные условия инавяжете мне необходимость захватить форт, хотя это будет стоить многих жизней,я предупреждаю Вас, что пощады не ждите. Я начну с того, что превращу вразвалины чудесный город Маракайбо…»