Задействуй…

Действуй.

Детонатор. Проверь детонатор.

Я выпрямляюсь. Это отчетливая, недвусмысленная мысль какого-то человека в толпе. Черт, да это террорист-смертник. Я смотрю на время. Мой водитель еще не подъехал. Ненавижу смертников. У них в башках всегда куча невнятной демагогии, ошибочных умозаключений и непреклонной, мать ее, решимости. Сразу после активации детонатора добавляется немного сожаления, но все равно. Ненавижу гребаных смертников. Быстро прикидываю, нельзя ли просто уйти, проигнорировать его и изменить место встречи, но знаю, что это не сработает. Мой имплантат позволяет следить за мной, сообщая им, где я был. Представляю себе этот отчет о том, что я был здесь за несколько минут до того, как какой-то фанатик подорвался на С4.

Да где же ты, дерьма кусок?

Я еще и без оружия. Отлично, Кааро!

Где ты, сука?..

Сложно делать это с открытыми глазами, визуально сканируя толпу, но рисковать нельзя.

Нашел. На нем защитная каска и агбада [36], и он пробирается к сцене. Хочет максимального кровопролития. Я не могу остановить его отсюда, но звоню диспетчеру.

– Идентификация?

Я называю номер.

– Ситуация?

Не могу вспомнить код.

– Здесь смертник, в жилете.

– Мне нужен…

– Да, код. Я его не помню, но если вы сейчас ничего не сделаете, погибнет куча людей, – говорю я настойчивым шепотом. А тем временем слышу, как в голове поехавшего террориста-смертника бурлят пламенные речи.

– Я на вашей позиции.

– Птичка есть?

– Подтверждаю. Локализуйте.

– Синяя каска, серая хлопковая ткань.

– Цель зафиксирована. Три секунды до нейтрализации.

– Вас понял, диспетчер. Конец связи.

Не проходит и трех секунд. Я даже руку опустить не успеваю, как дрон стреляет высокоскоростным, высокоэффективным клейким шаром. Ударная волна подбрасывает большинство людей вокруг моего смертника в воздух, словно мелкий мусор. В центре – бурая застывшая масса, как замерзший всплеск воды. Четверо, включая террориста, пойманы в ловушке, изолированы, не могут пошевелиться. Я заворожен. Никогда еще такого не видел, только прослушал инструктаж.

Все участники церемонии удирают со сцены, люди разбегаются сломя голову. Кроме меня. Я иду в обратном направлении, к адгезивной ловушке. Мысли оттуда не проникают, возможно, потому, что даже ксеноформы не способны там выжить.

Прибывает моя машина.

Она за рулем. Она улыбается, подъезжая. Она помнит то, что помню я.

Кааро… Кааро… дифтонги. Задействуй язык.

Вот так?

Ммм.

– Где ты был? – спрашивает Аминат.

Сначала я не отвечаю. Открываю дверь квартиры и впускаю ее. Она дрожит, но, от злости, холода или горя, я пока не знаю.

– Делал кое-что по работе, – отвечаю я. Подвожу ее к дивану.

– Я звоню, звоню.

– Мне пришлось забыть про телефон. Я ездил в Лагос, – говорю я. – Чего тебе налить?

– Я думала… мы с тобой…

– Я был занят, Аминат. Успокойся.

– Не говори мне успокоиться, – она выстреливает каждое слово, каждая согласная хрустит – так она разгневана.

– Я знаю, что ты расстроена, но со мной в последние дни происходят странные вещи, и мне нужно выпить. Будешь? – Она одета в топ без рукавов, но даже оттуда, где я стою, видно, что кожа покрыта мурашками. Я наливаю нам обоим «Джека Дэниэлса», потому что… ну, это то, чего хотелось бы мне, а она ни черта не говорит. Стакан она берет, но не отпивает.

– Как умерла Бола? – спрашиваю я.

– Она начала вставать после того, как ты ее навестил. Ходила по квартире, болтала с детьми, поработала с финансовыми документами, попросила взглянуть на свое завещание. Как будто знала, что умрет. Позвонила мне, или это я ей позвонила. Не помню. Мы поболтали, пошутили, она сказала, что любит меня, спросила о тебе. На следующее утро мне пришло сообщение, что она не проснулась.

Она произносит это без всякой интонации, с безразличным лицом. Она в шоке, почти в трансе. Ее лоб блестит.

– Мне очень жаль…

– Стой. Не смей так говорить. Что ты сделал? Что ты с ней сделал? Ты убил ее?

– Что? Нет. Зачем мне…

– Тогда что ты сделал?

Я вздыхаю.

– Аминат, ты ведь знаешь, чем мы занимаемся, да? Ты что-то знаешь о том, кто мы с Болой такие. Были. В смысле… Ты знаешь о сенситивах?

– Вы что-то вроде телепатов. Вы можете сказать, не атакуют ли банк.

– Ну да, что-то в этом роде. Бола заразилась болезнью, опасной только для таких, как мы. Мысль о мертвом человеке, любимом человеке, особенно если это супруг, укореняется в мозгу и становится устойчивым образом памяти. – Я не знаю, насколько могу быть с ней откровенен. У большинства есть определенное представление о том, что такие люди существуют, но они не понимают всех масштабов. Тот факт, что ксеносфера состоит из инопланетных микроорганизмов, держится в секрете. С точки зрения простого обывателя, когда-то давно телепатам нельзя было доверять, но примерно с 2012 года они стали гораздо надежнее. Придется подбирать слова, объясняя Аминат.

– И? – говорит она. И наконец-то отпивает «Джека».

– Я помог устранить этот образ. Это был Доминик. То, что я сделал, убить ее не могло, так что это было что-то другое.

Я умалчиваю о том, что от этого, чем бы оно ни было, умирают многие мне подобные.

Она смотрит на меня покрасневшими глазами. Вряд ли она сейчас заплачет, потому что она скорее всего и так много плакала. Ее эмоции цепляются за ксеносферу, но я не поддаюсь искушению. Расстроенных людей читать легче всего.

– Почему бы тебе не отдохнуть? – говорю я. – Поспи немного. Тебе не нужно позвонить на работу?

– Я уже позвонила. – Она залпом выпивает виски и протягивает мне стакан. – Еще.

Я подчиняюсь.

Вскоре она засыпает на диване. Я думаю, не отнести ли ее в спальню, но не хочу разбудить. Просто укутываю покрывалом и снимаю с нее туфли.

Бола мертва. Меня накрывает эта мысль, и я чувствую печаль. Мы все ее немного любили, и она всегда неплохо ко мне относилась. Потом включается самосохранение: я контактировал с ней. Не заразился ли я? Может, во мне уже сейчас проклевываются зерна убийственной заразы, которая меня прикончит?