Мне больно это читать, и я пролистываю дальше. Мне не нужны напоминания об этом фиаско, и я знаю, насколько силен в ксеносфере.

При должной мотивации Кааро может быть ценным сотрудником. Однако он сексист, он меркантильный, алчный, наглый и аморальный. В молодости он регулярно воровал, хотя его родители не испытывали финансовых трудностей. Он не жесток и плохо переносит угрозу насилия. Чтобы завербовать его, мы использовали комбинированный подход, предложив оплату его внештатной работы и при этом продемонстрировав ему жесточайшие формы насилия, примененного к другим.

Он не завязал никаких долговременных отношений, и психологический портрет наводит на мысль, что это обусловлено его натянутыми отношениями с матерью. На первых порах после нашего знакомства он прибегал к юмору и болтливости, чтобы дистанцироваться от окружающих. После инцидента с Утопия-сити замкнулся и работал механически, хладнокровно.

Он живет один, без домашних животных, у него нет настоящих друзей и, насколько мне известно, никакой цели в жизни. Предполагаемый риск самоубийства в определенных условиях – от низкого к среднему.

Риск самоубийства? У меня?

Я закрываю свое досье и концентрируюсь на остальном, информации о других сенситивах и о причинах болезни. Читаю все имеющееся в наличии трижды, заметок не делаю, выводов тоже.

В основном это безликие личные данные, даты рождения, адреса и текущие задания. Для меня важнее всего контактные данные Илери. Есть предварительные версии насчет этой проблемы, но все они туманные и расплывчатые – эксперты страхуются от потери должности. Никто не знает, что происходит, но началось это, по-видимому, пять лет назад. Прошло много времени, прежде чем это заметили, и статистикам пришлось учитывать данные по местной заболеваемости и смертности.

Гипотезы растут как грибы. Сенситивы кончают с собой. Китайцы наслали экспериментальный вирус, чтобы скопировать штаммы ксеноформ с нашей кожи, рассчитывая создать собственную искусственную разновидность. Сенситивы изначально не отличались здоровьем, что и сделало их уязвимыми для инопланетной инфекции. Ксеноформы теряют силу из-за родственного скрещивания, а они необходимы для поддержания жизни связанных с ними сенситивов. Божий промысел. Происки Дьявола. Вмешательство террористов. Естественное вымирание тех, кто и так был незначительным отклонением. И так далее.

Я встаю и потягиваюсь. Телефон разрядился, а я проголодался. Истории умирающих сенситивов вертятся у меня в голове. Один пытался выведать правду у заключенного, притворяясь сокамерником и просматривая его сны. Другой помогал докторам изучать душевные болезни, исследуя ксеносферу пациентов. Команда из двадцати двух человек, сформировавшая коллективный разум, который прекрасно работал до тех пор, пока один из них не заболел и не стал причиной нервного расстройства у остальных. Неумирающий сенситив, чей личностный образ сохраняется и бродит по ксеносфере.

Мне ужасно неохота готовить. Хочется уличной еды, поэтому я бросаю дела и выхожу прогуляться. Сейчас ранний вечер. Купол Утопия-сити сегодня тусклый. Я встречаю одного-двух перестроенных, но кроме них по улице ходят обычные люди, которые возвращаются с работы или торгуют вразнос. Немножко ветрено, думаю, скоро будет дождь. Двое вооруженных патрульных солдат лениво проходят мимо. На них пустынный камуфляж, на шлемах – сканеры имплантатов. Оба пялятся на меня, видимо, из-за статуса «не препятствовать». Должно быть, они гадают, что это за старикан такой, и не подкупил ли он кого, чтобы модифицировать чип. Это остатки отряда отбраковщиков, хотя правительство еще побаивается террористов.

К востоку от города над долиной Йеманжа возвышаются лесистые холмы. Отсюда, поверх домов, мне видны вершины. Однажды, в пятьдесят девятом, я их исследовал, провел неделю с выносливым, одичалым, грубым, но милосердным племенем, которое с трудом там перебивается. Эти люди были добры ко мне, всегда предлагали еду или вино, присматривали за беспомощным и бестолковым городским жителем. И мысли их были подлинными, без всякого притворства.

Они почти не используют технику, но счастливы. Купол они воспринимают как сверхъестественное явление и не хотят иметь с ним дела. Говорят, что их донимают эгбере [33], живущие в лесу. Позже я обнаруживаю, что это на самом деле гомункулы, каким-то образом нашедшие лазейку из Утопия-сити.

Правила их жизни просты, но эволюционно выше, чем закон lex talionis [34], который правил в лагере Роузуотер в пятьдесят пятом. И посмотрите на нас теперь. У нас есть дорожные знаки и штрафы за парковку.

Семейка механистов проходит мимо меня этой своей равномерной походочкой, выдергивая меня в настоящее. Какой идиотизм так растить ребенка.

Впереди по улице громкий, но мирный протест. Человек тридцать или тридцать пять выступают против эктогенетики. Эта международная дискуссия сейчас в разгаре. Научная основа для искусственной матки ex vivo существовала уже давно. Проводились ограниченные, но успешные опыты с животными. Две недели назад один из помощников мэра слил в Нимбус документ, предавший огласке план сбора «продуктов оплодотворения» из абортариев, с целью проверки эктогенеза на людях. Так что вместо прерывания беременности они собираются извлекать оплодотворенные яйцеклетки из человека и переносить в машину. План включал в себя «уничтожение» зародыша, как только он достигнет возраста жизнеспособности, подтвердив концепцию.

Мне кажется любопытным, что никто не считает Джека Жака злодеем, хотя он это все и организовал.

Дорога на запад пролегает по большей части жилым улицам. Вдоль тротуаров через неравные промежутки растут пальмы, на большинстве из них висят плакаты с Джеком Жаком. Мимо проезжают машины, из некоторых громко фигачит хип-хоп. Я забыл перед выходом намазаться кетоконазолом, и ксеносфера пылает мыслями и эмоциями случайных людей. Приходится серьезно сосредоточиться, чтобы не отклоняться от цели. Я подхожу к трем лоткам, стоящим в ряд на обочине дороги. Хозяин первого – хауса, который жарит на огне мясо со специями. Суйя. Он подает ее с нарезанными помидорами, луком и приправой, в которую входят чеснок, земляные орехи и зира. Его зовут Ахмед, и именно за его стряпней я пришел. Рядом с ним скамья, на которой уже ждет один клиент. Я занимаю очередь. Другие торговцы продают жареный ямс и плантаны.

Ахмед знает меня и кивает, спокойно нарезая мясо, отбирая куски, одни передвигая, чтобы добиться оптимальной обжарки, и обрызгивая другие арахисовым маслом. Его шестилетняя дочь Калела играет поблизости и разговаривает сама с собой, как делают только дети. Как я когда-то делал. У нее целый пантеон воображаемых друзей, но на самом деле она предпочла бы поиграть с отцом. Как для ребенка у нее очень запутанное представление о взаимоотношениях. Ахмед обеспокоен верностью жены. Это из-за видео, которым его друг поделился в Нимбусе. Голая женщина, поразительно похожая на жену Ахмеда, засовывает бытовые предметы в свои самые интимные места. Он не знает, как начать этот разговор. Он посмотрел видео семьдесят два раза, и до сих пор не уверен, она это или нет.