Я в замешательстве, и какая-то часть меня подозревает, что я могу все еще пребывать в том сне, в коме, вызванной заражением. Я думаю только о Феми и несусь вперед. Бросаю машину в пятидесяти метрах от ее дома, с работающим двигателем, с открытой дверцей. Пусть районные мальчишки покатаются.

Звоню в звонок по эту сторону неприступного забора и встаю на свет, чтобы попасть в объектив камер. Минуту спустя дверь, врезанная в металлические ворота, открывается, и я вхожу. Иду по короткой, обсаженной пальмами подъездной аллее, и Феми встречает меня у парадного входа. Ее правое запястье поднято к губам, словно она нюхает образец парфюма, но она разговаривает. Скорее всего, телефонный имплантат. Она одета по-домашнему, в спортивные штаны и свободную белую кофту, волосы повязаны цветастым шарфом.

– Из-за тебя только что уволили человека, – говорит Феми. – Ты не должен был выбраться из больницы.

– Я заслужил обнимашки?

– Нет.

– Ну же. Я болел.

– И до сих пор болен, если думаешь, что я тебя обниму. Как ты сбежал?

– Я искатель, Феми. Я могу сбежать откуда угодно.

– Заходи.

Она отступает в сторону и показывает рукой внутрь дома. Проходя мимо, я краду у нее поцелуй. Он попадает ей точно в губы, а ее колено попадает мне точно в пах. Я падаю на мраморный пол и хватаюсь за гениталии, свернувшись в позу эмбриона и сопротивляясь нестерпимому наплыву тошноты. Боль безжалостна, она прокатывается волнами вверх и вниз по моему телу. Я облизываю губы и сквозь красный туман улыбаюсь тому, как она свысока уставилась на меня.

– Оно того стоило, – говорю я по-английски.

Потом я сижу за ее обеденным столом, попивая «Хеннесси».

– Вот это высший класс. Клаус был прав начет тебя, – говорю я.

– А я начинаю думать, что насчет тебя он ошибался, – отвечает Феми. Она сидит напротив меня и, кажется, простила мою оплошность. – Ты не выполнил работу, для которой мы тебя наняли.

– Да, я думал об этом. Где Регина Огене?

– В безопасности.

– Мы можем ее навестить?

– Я могу доставить тебя к ней за пятнадцать минут.

– Отлично. Я думал о том, что вычитал в файлах, и о кое-каких сплетнях, которые слышал за выпивкой и на работе. Ты знаешь, что такое Лиджад?

Она качает головой.

– Я тоже не знаю, но слышал рассказы. Он появляется и исчезает, сегодня в Энугу, завтра в Локодже. Никогда не бывает на одном месте дольше часа. Иногда он передвигается так быстро, что может быть в двух местах одновременно. – Я делаю вид, что мне многое известно, но все это рассказал мне Алхаджи.

– Как он выглядит?

– Никто не знает. – Это не совсем правда. Я помню свою пьяную встречу с Велосипедисткой около бара.

– Тогда почему мы о нем говорим?

– Потому что мне кажется, что ваша Велосипедистка – в Лиджаде.

Слава Инвертору Окампо!

Я жду, когда меня подберут.

Кааро… Кааро… дифтонги. Задействуй язык.

Выбрасываю эту мысль из головы. Стою в тени киоска, наблюдая за открытием электростанции Северного ганглия. Со сцены под навесом с важным видом вещают городские шишки. Фидбэк от колонок чудовищный. Голова болит еще сильнее. Собралась небольшая толпа, человек, может, сто. Тут и там размещены стенды с изображением уменьшенной модели электростанции. Один прямо рядом со мной. На сцене есть бутылки шампанского и газированный шенди для простого народа. Выпивка выглядит соблазнительно, но, боюсь, от пузырей голова разболится сильнее. Мне нужно концентрироваться, чтобы не впускать чужие мысли.

В последнее время я использую кетоконазол. Он, похоже, работает лучше клотримазола. Беда в том, что с таким толстым слоем на коже под дневным солнцем я потею. И, кажется, от меня пахнет.

Тут вблизи надо всем главенствует биокупол, и каждый житель Роузуотера ежечасно поглядывает на него, словно верит, что он отведет беду. Я смотрю на модель станции. Команда ученых наконец выяснила, как использовать электричество из ганглиев Полыни, чтобы обеспечить город электроэнергией. Еще неделю назад воздух здесь трещал от грохота бензиновых и дизельных генераторов. То и дело случались драки, когда кто-то обнаруживал, что соседи воруют у него электричество с помощью удлинительных кабелей.

До сегодняшнего дня вокруг Северного и Южного ганглиев преобладала сложная система ограждений и предупредительных знаков. Оба ганглия окружены черной каймой – обуглившейся плотью мертвецов. Животные и птицы чувствуют, что лучше туда не соваться, а людям, хоть мы и на верхушке пищевой цепочки, не хватает мозгов, чтобы обходить эти места.

Никто не смог объяснить, зачем Полыни было оставлять на открытом воздухе два столба из нервной ткани. Одни говорят, что с их помощью она транслирует мысли, другие – что собирает мысли людей. В О45 поговаривают, что они служат органами чувств и оружием. Я лично думаю, что Полынь хочет, чтобы мы использовали электричество так, как делаем сейчас. Она на самом деле не такая зловредная, как люди, но ее нужно узнать, чтобы это понять.

Я помню пьяную ночь, когда пытался установить соединение с Южным ганглием, чтобы попробовать найти Ойин Да, или Энтони, или хоть кого-нибудь с той стороны биокупола. Людей я не услышал, но в потоке мыслей были сущности, состоявшие из электричества, дружелюбные элементали. По-моему, они были разумными, но мы не понимали друг друга. У них не было физической формы, но они переформировали свои заряды, чтобы сымитировать мое тело. Восемь из них кружили и резвились вокруг меня. Они передавали образы, которые я не понимал, хотя периодически среди них попадался астероид или космическая станция и лунный пейзаж, покрытый бесчисленными машинами и механическими бабочками, порхающими с одной на другую, собирая и перенося информационную пыльцу. Из мыслей Полыни я не понял ничего. Ее природа была слишком чуждой без перевода Энтони.

Ученые используют Инвертор Окампо, и внезапно мы подключаемся к государственной энергосистеме. Нужное напряжение, нужная частота. Из постоянного тока в переменный. Ганглий по-прежнему невиден, но никто не подойдет к нему без разрешения, потому что вокруг ведется строительство и выставлена охрана.

Кааро… Кааро… дифтонги. Задействуй язык.

Я смотрю на слоняющихся вокруг людей. Они скоро получат первые счета за электричество, потому что, эй, Инверторы Окампо – штука недешевая.

Предполагаемая численность населения – три миллиона. Приезжаешь ты за исцелением, а вот зачем остаешься? Что объединяет жителей Роузуотера? Я и у себя спрашиваю. Мне приказано находиться здесь, я приписан к этому месту, но эмоционально привязан к нему, как к дому. Я лагосец. Я не скучаю по Лагосу, но я родом оттуда. В какой-то момент, между 2055 годом и этим днем, оборвалась связь с домашним образованием.