– Так вы втроем…

– Велико дело. А как же кметы это делают? Одна большая лежанка, сбоку бабка, с другого – четверо детишек, а посередке муж жене пятого мастерит. В пересчете на квадратные стопы площади лежанки мы еще в более выгодном положении были. А я им вовсе не помогала. Вначале-то голову подушкой накрывала, чтобы не слушать, на самый краешек ложилась. Трудно назвать это любовным треугольником. Я даже хотела в коридоре пережидать, но Крутц это мне через зад из головы выбил. Дескать, что люди подумают? И что ему только разогреться с девкой надо, а когда он до кондиции дойдет, то всю любовь в меня перельет.

– Это не наше дело, – пожал плечами сильно смущенный Дебрен. – К тому же… было и прошло…

– Все, что связано с Курделией, – наше дело, – вывел его из заблуждения Зехений. – Продолжай, дочь моя. Ставка слишком велика, возможно, речь идет о будущем всего континента. Ничего не укрывай. Мы должны знать, на чем стоим.

– Ты хочешь знать, не занималась ли я чужеложством? – догадалась она. – Нельзя ли будет с этой стороны в законности наследования усомниться? – Он кивнул. Она тихо вздохнула, не пытаясь, однако, избежать взгляда Вильбанда. – Сама не знаю. В ложе-то – нет, но несколько раз на крыше… Когда Крутца припекало желание с девкой в полете, ну… это самое, то я ведь их поднимала, так что вроде бы и касалась. Думаешь, это…

– Проклятие! – Монах бросил на спутников мрачный взгляд. – Никому об этом ни слова. Напоминаю: кодекс нас молчать обязывает. А ты, Вильбанд, и не думай не мечтай здесь остаться. Зачем доводить дело до того, чтобы Беббельс тебя на допрос взял и правду вытянул?

– Плохого слова о графине не скажу, – торжественно присягнул Вильбанд. – А что касается ее, так никакое это не чужеложство. Муж ее принуждал. Что ей оставалось делать?

– Не будь ребенком или хотя бы поменьше безразличия проявляй. Если б ты его любила, – одернул графиню Зехений, – то и проблемы бы не было. А был бы наследник. Современная медицина и не такие закавыки… Наша королева Лювига во благо династии согласилась на расширение.

– Ага. Бедер, – заметил Дебрен. – И с печальным результатом.

– Печальным? Она святой сделалась!

– Но вначале калекой, прикованной к ложу, а потом – юной покойницей. Бездетной вдобавок. Успокойся, не о том речь, когда у супругов возникают проблемы… э-э-э… технического характера. Есть способы попроще. Мази… Да и в любой кухне можно найти кое-что…

– И слушать не хочу! Скажи-ка лучше, Курделия, что еще могут вытянуть кандидаты на наследство, чтобы тебя загубить? Мы уже знаем, что ты убила мать, неродившегося брата и мужа с любовницей. Черствой женой была. Профсоюзное движение в каменоломне на корню удушила.

– Это-то скорее смягчающее обстоятельство, – заступился за ведьму Вильбанд. – Кто таких горлопанов любит?

– Пожалуй, ты прав, – согласился Зехений, – но последствия плачевны: теперь в каменоломне чужаки работают. Если не теммозане, так левокружцы. А графиня не коренная верленка. Это не идет ей на пользу. Тем более что сама-то она бесплодная, а в ее владениях наблюдается сильное демографическое снижение. Если все это вместе собрать, то ловкий юрист запросто обвинит ее в преступных деяниях против верленского народа. Так что выкладывай-ка все, как на исповеди. Я должен знать, откуда могут посыпаться удары. Помни: от этого зависит твое будущее. Ты по-прежнему можешь дождаться спасения. А меня очень уважают и здешний епископ, и даже в Зули.

Она нахмурилась, какое-то время размышляла.

– Я не хотела людей лечить, – проворчала она. – Хотя вначале, когда разошлась весть, что граф, мол, ведьму в жены взял, у ворот очередь образовалась. И тогда меня возненавидели. Несколько человек прямо у меня на пороге скончались, а я даже не вышла к ним.

– Почему?

– Не могла. – Она отвела глаза. – После того, что с мамой… Я чуть не умерла. Какой-то паралич меня разбил магический, свечу погасить сил не хватало. Ну так отец избивать принялся, потому что каменоломня остановилась, запил от отчаяния и еще сильнее бил, а я и вовсе не могла колдовать…

Чудо, что он меня насмерть не забил. Потом-то мы оба как-то встали на ноги, но каменоломня уже не поднялась. В долги влезли. Нас даже с аукциона продать хотели. Вот тогда-то появился Крутц – собирался ворот по бросовой цене купить.

– Увидел тебя и влюбился? – Дебрен усмехнулся возникшей в воображении картинке.

– Он всегда говорил, – она не ответила улыбкой на улыбку, – что, мол, с первого взгляда… Не знаю, возможно. Рабочие неловко машины переставляли, кран перевернулся, нескольких человек придавило. Я бросилась выручать, двоих, кажется, спасла, но потом меня так выворачивало, что больше я ничего не помню. Так что, возможно, он и не врал, а может… Наверняка я знаю только, что, когда мы второй раз встретились, Крутц сперва издалека начал. Спросил, обедала ли я, а уж потом о мосте заговорил. У меня мост есть, – пояснила она. – Над пропастью, сразу за перевалом. Он больше дохода дает, чем деревенька и корчма, но к тому времени он провисать начал и без срочного ремонта, пожалуй, рухнул бы. А на нормальный ремонт Крутц не тянул.

– Вот и подыскал сильную жену? – фыркнул Вильбанд.

– Он женился, а я ему пролет приподняла, потом на землю опустила и дешево наладила. – Она спокойно взглянула на Вильбанда. – Что в этом плохого?

– Не притворяйся, будто не понимаешь.

– Я знаю, о чем ты, – согласилась она. – Мол, вся его болтовня о любви с первого взгляда – ложь. Возможно, ты прав. Но, думаю, такая любовь тоже бывает?

Вильбанд замялся, слегка смутился. Но кивнул уже энергично.

– Да, – сказал немного натянуто Дебрен. – Бывает. Хотя порой требуется время, чтобы это понять.

– Любят всегда за что-нибудь, – сказала она после недолгого молчания. – Видишь молодого, сильного мужика и влюбляешься, хоть совсем об этом и не думаешь, но где-то в глубине души тебе что-то подсказывает: даст он тебе здоровых детей, а вначале и наслаждение. Видишь богатого и тоже влюбляешься, потому что это безопасность, достаток. В веселого – потому что подсознательно о радости тоскуешь. В глупого… потому что хочешь быть в доме хозяйкой. И так далее, и так далее. Различные бывают причины, но какая-нибудь всегда сыщется. Только одни могут их в себе заметить, другие нет.

– А ты? – спросил Зехений. -Ты-то хоть по любви за него вышла? Или только ради того, чтобы отец больше не бил?

– Я? – Она ненадолго задумалась. – Вероятно… Он был большой и ласковый. Мне кажется… Пожалуй, я хотела иметь от него детей. Без всяких гормонов, так, обычно. Я всегда знала, что не полюблю первого встречного, потому что наплодили бы мы кучу карликов, чуть, может, повыше меня. Вечно напуганных, вечно осыпаемых насмешками, избиваемых. А от крупного большого отца, даже если и мать никудышного роста, детишки должны средние получиться. Этих никто за малый рост преследовать не станет. Ну, наверное, и о достатке я тоже немного думала. Я читала, что те, кто лучше питается, и ростом повыше идут. А Крутц был графом, может, не самым богатым, но голодным – никогда. Ну и жил на отшибе, вдали от людей. Не то что в городе, где постоянно все новые люди появляются и каждый непременно норовит посмешище из карликов сделать. Это, вероятно, я тоже учитывала. Впрочем, голову на отсечение не дам. В то время я об этом не думала. Влюбилась – и баста.