Сюжет в фильме был такой: моя героиня приезжает в Чехию, потому что ей нужен фиктивный брак. В советские времена гражданка Советского Союза не могла выйти замуж за гражданина страны, относящейся к западному блоку, ей нужен был промежуточный брак – с кем-то, кто проживал в стране восточного блока. И в этом случае выручал фиктивный жених. Женщина находила какого-нибудь чеха, болгарина или поляка, который за деньги готов был на ней жениться, они играли шумную свадьбу, потом разводились – и игралась уже настоящая свадьба, с человеком, за которого она действительно собиралась замуж. В Чехии это был вполне себе организованный бизнес, они зарабатывали на фиктивных свадьбах неплохие деньги. Так вот, моя героиня выходит замуж за чеха, гуляет свадьбу, даже имитирует брачную ночь, а в Германии ее ждет настоящий жених.

Однако случился небольшой казус. Игорь, когда читал сценарий, упустил один важный момент. Моя героиня – переводчица с немецкого языка, синхронист. И текст, который она произносит, разговаривая по телефону со своим женихом-немцем, идет на немецком языке. Текст ерундовый, но я никогда не учила немецкий, тонкостей произношения не знаю. Если бы Игорь сказал мне об этом заранее, я бы подготовилась, поработала бы с носителем языка, выучила бы эти фразы, отрепетировала бы. Но узнала я о том, что буду говорить по-немецки, уже на съемочной площадке, и отступать было некуда.

«Будем зеркалить», – сказал мне оператор. «Это как?» – удивилась я. Он объясняет: «Я говорю фразу по-немецки, выдерживаю паузу – и вы за мной повторяете слово в слово, копируя интонации и произношение». Так мы и поступили. Меня снова выручил мой хороший музыкальный слух, я идеально скопировала произношение. И до сих пор помню чудесное немецкое слово «wundеrbar», что означает «удивительно». Помимо немецких мне пришлось спешно учить и чешские слова – команды на площадках произносились по-чешски, и к концу съемок я уже довольно неплохо понимала, что от меня хотят. Удивительное свойство памяти – в состоянии стресса запоминается любой объем информации.

Вообще, надо сказать, меня просто поразил уровень организации этих съемок. Я-то думала, что еду сниматься в средненьком фильме у какого-то мальчика-мажора, которому папа отстегнул небольшую сумму, чтобы мальчик развлекся. А все оказалось далеко не так. Это был первый западный проект, в котором я снималась, продакшн был английский, продюсер из Великобритании, а режиссер – чех. И организация процесса была западная, на высшем уровне. Меня встретили в аэропорту с табличкой, усадили в машину, девушка, сопровождавшая меня, прекрасно говорила по-русски, мне дали телефон с местной сим-картой, чтобы я не тратила деньги, общаясь по работе. В телефон были предварительно забиты все номера съемочной группы, которые мне могли бы понадобиться, я могла всем звонить в любое время дня и ночи.

Мне дали вызывной лист – такую бумажку, на которой написано, кто из группы к какому времени должен куда подъехать и какая работа намечена на завтра. Я смотрела и не верила своим глазам – живут же люди. В России вызывной лист и сейчас-то не всегда дают, все меняется каждую секунду, у всех какие-то обстоятельства. А уж в 1995 году и вовсе можно было прождать своей смены с утра до вечера. А тут мне дают лист, на котором не просто время и место написано, а указано, во сколько у меня обед, грим, перерыв. Расписана погода и атмосферные явления, которые на завтра прогнозируются (чтобы я знала, как мне одеться), указано время заката и рассвета, проставлена геолокация, показано, как проехать к месту съемки. Сказано, что в 7.45 я должна стоять на тротуаре около отеля. Водитель подъехал ровно за две минуты до указанного в вызывном листе времени. Все было четко и организованно.

В тот период я была вегетарианкой. В первый же день ко мне подошел повар кейтеринга, который нас кормил, и подробно обговорил, как меня будут кормить. Прихожу на обед, а мне говорят: «Ирина, для вас мы приготовили сыр камамбер жареный и спаржу». Оператор услышал это и обрадовался: «А тут спаржей кормят?» – «Да, – говорю, – но только тех, кто не ест мясо». – «Надо бросать есть мясо, – говорит оператор, – камамбер со спаржей – это вам не какая-то там курица с рисом!» Меня один только раз спросили, какой кофе я предпочитаю, и с тех пор каждый день приносили кофе ровно такой температуры, как я сказала, и в нем было столько молока и сахара, сколько мне нужно. Запомнили с одного раза и навсегда. А вообще еда на площадке была всегда, коробейники разносили в перерывах шоколадки к чаю, а особо голодных на выходе из павильона ждали подогреваемые подносы с супом-пюре, вторыми блюдами и чай-кофе. Помереть с голоду не получилось бы при всем желании. Плюс к этому у меня были еще хорошие суточные, которые я могла тратить по своему усмотрению.

Когда режиссер отснял часть материала, он предложил мне посмотреть, что получилось. Для меня такое отношение к актерам было тогда полнейшей неожиданностью, наши режиссеры часто предпочитали делать вид, что актеры ничего не понимают в киноискусстве и советоваться с ними – абсолютно лишнее.

В общем, уже на второй день работы со Свераком мне стало стыдно, что изначально я была такого невысокого мнения о нем. Он явно был профессионалом с большой буквы и абсолютно точно знал, что и как хочет снимать. Он продумывал все до мельчайшей детали. Когда мы снимали свадьбу, я вошла в павильон, где была сделана наша квартира, и очень удивилась. Дома, которые были видны из окна этой квартиры, были нарисованы на ткани. В них видны были окошки. Но для правдоподобности они были не просто нарисованы, а прорезаны, а за тканью располагался настоящий телевизор, чтобы в прорезь было видно, как он мерцает. Яну было важно, чтобы даже на заднем плане свечение экрана телевизора в маленьких окнах дальних домов было настоящим.

Я все это осознала, и буквально на третий день мое отношение к Яну изменилось. Я стала, как говорится, ему «в рот смотреть». Он это заметил и шутливо говорит: «Ирина, что с вами случилось? Вы как-то странно на меня реагируете». Я говорю: «Вы знаете, я только сейчас поняла, с кем работаю». – «Мне больше нравилось, как раньше. Раньше вы более адекватной были, давайте все вернем, как было», – чувства юмора ему было не занимать.

Со Свераком с удовольствием работали чешские знаменитости. Одну из них, актрису Либуше Шафранкову, хорошо помнит старшее поколение, она играла одну из главных героинь в фильме «Три орешка для Золушки». Представляете мою реакцию, когда я пришла на площадку и увидела там принцессу из моего детства? Это было чудо.

Мы подружились со Свераками, и с Яном, и с его отцом Зденеком, который в фильме играл главную роль. Мне потом сказали: «Ты осознаешь, что перед тобой настоящая элита чешского кинематографа?» Я говорю: «Странно, что в них нет ни грамма пафоса, так свойственного нашим представителям киноэлиты». Между тем у Яна на тот момент уже были все мыслимые и немыслимые награды и призы, и даже студенческий «Оскар» – американская киноакадемия раздает такие же «Оскары», только меньшего размера, начинающим кинематографистам. Однажды мы были в гостях у Свераков, и они показали мне эту награду, она стояла в спальне у мамы Яна. «Оскара» он получил за фильм, в русском варианте носящий называние «Нефтеядные» («Ропаци»). Это удивительная картина о зверьках, которые якобы живут на нашей планете, выглядят они как что-то среднее между жабой и лысым бобром, обитают в местах выхода на поверхность нефти и газа, ими же и питаются, а чистым воздухом дышать не могут. Фильм был снят как репортаж об исследовательской экспедиции. Разумеется, никаких нефтеядных в природе не существовало, Ян снимал кукол, обмазал их каким-то маслом и жиром, и в кадре они смотрелись настолько правдоподобно и живо, что зрители поверили в существование этих зверьков и смотрели фильм как документальную ленту.