Когда съемки закончились и мы возвращались домой, я поймала себя на мысли, что мне бы хотелось продолжить общение, но сомневалась. Сергей сделал все сам. «Ира, ты же фотографировала там, на Родосе? Поделишься потом фотографиями?» – попросил он, записал мне номер своего телефона и приписал: «Жду». И поставил три восклицательных знака.

Вернувшись домой, я окунулась в бездну бытовых проблем. В то время весьма активно решался вопрос с нашей квартирой. На одном из «Кинотавров» ко мне подошел телеведущий Борис Ноткин, у которого я пару раз до этого была на программе, мы разговорились, и он, к слову, задал вопрос: «А дача у вас есть? Где вы вообще живёте?» – «Какая дача! – говорю, – мы в коммуналке живем, у нас одна-единственная комната, а у соседа туберкулез, и ему все хуже и хуже!» Он очень удивился. «Подождите! Как же так? Не имеют права не дать вам отдельную квартиру! А Минздрав? А другие инстанции?» – «Да, туберкулезник стоит вот уже три года на очереди на квартиру, но вы же понимаете, дело это сложное, очередь не двигается». Ноткин был очень впечатлен моим рассказом и пообещал помочь. Я была уверена, что это только разговоры из вежливости, чтобы беседу поддержать. Но оказалось, что Борис действительно очень проникся нашим бедственным положением. Он знал, к кому обратиться, поскольку играл в теннис с Борисом Ельциным. Тогда очень многие вопросы решались на теннисном корте – все нужные и важные люди занимались этим видом спорта. Нашему соседу дяде Валере вскоре пришло письмо, что ему выделили отдельную квартиру. Правда, письмо это припозднилось – за пару дней до этого дядя Валера умер. Прямо в коридоре нашей квартиры. Прободение, кровь в легких. Ожидаемый финал. Комнату дяди Валеры отдали нам. Мы быстро сделали там какой-то немудреный ремонт, ободрали старые обои, отмыли все, покрасили окна и радиаторы белой краской, а стены белой водоэмульсионкой. И принялись уговаривать вторую соседку, Наташу, разъехаться. Предлагали ей разные варианты, но она, прожившая с нами бок о бок десять лет, почему-то насторожилась, медлила с принятием решения. К счастью, именно в это время она встретила мужчину – югослава, приехавшего в Россию строить отели, вышла за него замуж. Нам удалось все-таки с ней разъехаться, Наташе досталась небольшая однушка, а нам очень маленькая двушка в удручающем состоянии, в ветхом панельном доме, на фоне которого любая хрущевка казалась раем. Но зато это была отдельная, своя квартира. К тому же была надежда, что этот дом вскоре пойдет под снос, и это улучшит наши жилищные условия.

Первое, что нас поразило в нашей новой квартире – провода, свисающие со всех стен гроздьями, как елочные гирлянды. Розетки тоже висели в воздухе, обожженные. Я долго не могла понять, что не так и зачем бывшим владельцам нужно было тянуть такое количество проводов. Потом мне объяснили: это было сделано для того, чтобы обмануть счетчик и не платить за электричество.

В квартире прогнило все насквозь. Так называемый ковролин, который лежал при входе, был такого цвета и так пах, что становилось жутко. Заплесневелая ободранная ванная с облезшей эмалью и проржавевшим стоком для воды тоже мало радовала. Ржавый сток был в таком состоянии, что можно было ноги поранить, если босиком в ванную встать.

Но вариантов у нас не было, надо было переезжать. Незадолго до переезда у Игоря обострились проблемы со спиной, он с трудом двигался. А я не самая крепкая женщина, у меня ручки слабенькие, да и хватательный рефлекс не такой сильный, как обычно бывает у ростовчан. Денег на грузчиков не было. Выручили друзья. Они помогли нам, загружали коробки в машину, Игорь, стиснув зубы, тоже пытался принимать участие, превозмогая боль. Такой характер. Он по гороскопу Скорпион, а они ребята крепкие, если уж принимают решение, то держись.

Въехали в квартиру и только после этого стали ее ремонтировать. Пришлось позвать электрика и двух малярш, сами бы мы не справились. Ванную комнату привели в порядок – задекорировали ее самоклеющейся пленкой цвета «розовый мрамор». Пленка не только скрыла жуткие стены, покрашенные зеленой водоэмульсионкой, но и послужила теплоизоляцией. Ванная наша примыкала к подъезду, и зимой там было дико холодно. Чтобы хоть как-то ее прогреть, надо было включить кипяток и минут десять подождать. Но сразу кипяток было включать запрещено – человек, который покрывал новой розовой эмалью нашу жуткую ванную, предупредил: «Если горячая вода попадет на эмаль, она долго не продержится». И все домочадцы были выдрессированы – сначала включаем холодную воду и только потом горячую, иначе останемся без ванной.

Ванная получилась розовенькая, как в домике Барби, это было мило. В комнате Андрюши клеили максимально светлые обои, потому что его комната была очень темной, дерево за окном практически не пропускало солнечные лучи. Но нас ждало разочарование – сквозь наши светлые обои тут же проступили жуткие желтые пятна от какой-то гадости, которая осталась на стенах от прошлых хозяев. Пришлось закрашивать прямо поверх обоев все той же белой водоэмульсионкой, а по периметру наклеить бумажный бортик с машинками на нем, чтобы хоть как-то обозначить детскую тематику. Андрей был в восторге от того, что у него теперь были свой собственный стол, своя кровать, свой шкаф и много места для игрушек. До этого о своей комнате он мог только мечтать.

Кухня в квартире была такого размера, что, если я становилась в центре и протягивала одну руку вправо, другую влево – касалась окна и стены одновременно. Стол представлял собой доску ДСП, одной стороной прочно закрепленную под подоконником, – как в купе поезда – а с другой стороны к ней привинчивались две ножки. Других вариантов не было, нормальный стол в кухне бы не поместился. Еще туда влезали две табуретки, небольшой холодильничек и маленькая, 40 см шириной, стиральная машинка, которая была с большим трудом втиснута к мойке. Пол в кухне от времени прогнулся к центру, и стиралка, когда отжимала, норовила сползти со своего места и немного пожить собственной жизнью. Но все это были мелочи по сравнению с тем, что эта квартира была целиком нашей, никаких соседей у нас больше не было, мы были хозяевами. Мы устроили новоселье и потом регулярно принимали у себя гостей, пекли пироги, торты «Наполеон» и вообще старались жить на полную катушку.

Еще одним критерием выбора квартиры было ее расположение относительно школы, которую мы выбрали для Андрея. Школу я начала искать заранее и однажды в компании разговорилась с деканом одного из хороших московских университетов. «Куда бы вы отдали вашего ребенка?» – спросила я его. Он сказал, что у него есть одна любовь в жизни – это лицей Фридмана. Только, говорит, он не всем по силам, там ребенка при приеме будут серьёзно тестировать, потому что дети учатся много и идут по школьной программе очень бодрым темпом – у них там по пять уроков с первого класса, большие домашние задания и учеба в субботу. «Но, – говорит, – оно того стоит – я ни в одной школе, которую посещал, не видел, чтобы шестиклассник несся сломя голову, увидев взрослого, притормаживал, вежливо здоровался и только потом несся дальше».

Декан был прав – тест оказался совершенно зубодробительным. Андрей его прошел, но впритык. И уже в первом классе ребенок пахал так, что еле сил хватало. И мы все работали вместе с ним. Первая книга, которую ему задали прочесть («Не жалейте ребенка, пусть страницу читает он, а страницу вы, не помогайте ему!») оказалась ни много ни мало «Маленьким принцем». Не «Курочка Ряба» или какой-то там «Колобок», а сразу Сент-Экзюпери. Они проводили исследовательские работы, делали интереснейшие проекты. А в конце первого класса у детей были экзамены. Один из вопросов звучал так: «Определите этимологию слова “нравственность”». Это первый класс. И я не шучу.