финансовый сектор, а за ним следует производство товаров длительного и кратковременного пользования. Интенсивность лоббирования также сильно варьируется в разных отраслях. Некоторые отрасли (например, финансы) тратят гораздо большую часть своего валового дохода на лоббирование, чем другие (такие как торговля).

РИСУНОК 9.5. Число антимонопольных дел по отраслям, 1996–2016

В то же время на некоторые отрасли приходится гораздо большее, чем на другие, количество антимонопольных дел. Здесь мы сосредоточимся на тех делах, которые не связаны со слияниями, потому что слияния в литературе уже подробно изучены. На рис. 9.5 показано распределение таких дел по отраслям. Количество дел сильно варьируется, и, как и следовало ожидать, активнее в лоббизм вовлечены отрасли с большим числом дел (например, производство товаров длительного и кратковременного пользования). Это подчеркивает значение проблемы обратной причинности.

Первое, что мы можем сделать для решения проблемы обратной причинности – это рассмотреть эволюцию лоббизма во времени. Мы можем попытаться выяснить, приводит ли рост лоббистских усилий к уменьшению числа антимонопольных дел. Такое исследование дает положительный ответ, но связь слаба. По наивной оценке, удвоение расходов на лоббирование в Министерстве юстиции и Федеральной торговой комиссии США сокращает число возбужденных в определенной отрасли антимонопольных дел примерно на 4 %. С другой стороны, мы знаем, что эта оценка смещена вниз эндогенностью. Нам просто неизвестно насколько.

Если использовать Европу для сравнения с США, то можно сделать больше. Мы с Гутьерресом изучили не связанные со слияниями антимонопольные расследования и лоббирование в различных отраслях (Gutierrez and Philippon, 2018a). Мы обнаружили, что антимонопольных дел в прибыльных и концентрированных отраслях, как и ожидалось, возбуждается больше. Однако работа с европейскими данными дала нам другую идею. Мы можем использовать примеры ЕС в качестве меры ненаблюдаемой «опасности», с которой сталкивается отрасль, такой как угроза контроля со стороны регулирующих органов. Предположим пока, что (1) лоббирование в США не влияет на регуляторов ЕС и (2) регуляторы ЕС и США располагают одинаковой информацией о динамике отрасли (технологии, вкусы потребителей, потенциальная возможность нарушений со стороны крупных игроков и так далее).

Если мы примем эти два предположения, то число антимонопольных дел в ЕС может быть использовано как приближенное значение «потенциального» регуляторного контроля в США при отсутствии лоббизма. В таком случае европейские антимонопольные расследования должны иметь положительную корреляцию с избыточным лоббированием в США. Мы действительно показываем, что это так, и эта связь очень важна. Всякий раз, когда мы наблюдаем больше дел против определенной отрасли в ЕС, мы обнаруживаем также большую лоббистскую активность в этой отрасли в США. Затем мы можем использовать возбужденные в ЕС антимонопольные дела для оценки величины ошибки обратной причинности в США, то есть роста лоббирования в ответ на угрозу расследования. Мы находим, что эта ошибка существенна. Одно дополнительное дело в Европе увеличивает лоббистские расходы США на 6–10 %. Это значительный эффект, поскольку стандартное отклонение лоббистских расходов (после учета отраслевых и временных эффектов) составляет всего 38 %.

Наконец, теперь, когда у нас есть оценка величины обратной причинности, мы можем устранить эту ошибку при определении величины влияния лоббирования в США. Мы обнаруживаем, что предполагаемый эффект более чем удваивается. Получается, что удвоение расходов на лоббирование в Министерстве юстиции и Федеральной торговой комиссии США сокращает число возбужденных в определенной отрасли антимонопольных дел на 9 %. Это значительный эффект, учитывая, что с 1998 по 2008 год такое лоббирование выросло почти втрое. Если наши оценки верны, то рост лоббизма может объяснить ослабление контроля за соблюдением антимонопольного законодательства в США.

Наша модель также предсказывает, что лоббисты с большей вероятностью добьются успеха в США, чем в ЕС. Кристин Махони (Mahoney, 2008) доказала, что это действительно так. Она провела крупномасштабное сравнительное исследование двух систем, изучив работу 150 лоббистов, половина из США, а половина из ЕС, продавливавших принятие решений по сорока семи политическим вопросам. В результате Махони пришла к следующему выводу: «В США своих целей добиваются 89 % корпораций и 53 % отраслевых ассоциаций, в то время как большинство отстаивающих те или иные общественные проблемы – 60 % групп граждан и 63 % фондов – терпят неудачу в своих лоббистских устремлениях… В ЕС мы видим, что бизнес также часто побеждает (показатели успеха составляют 57 % для отраслевых ассоциаций и 61 процент для лоббистских фирм), но гражданские группы и фонды, борющиеся за общественное благо, добиваются своих целей на том же уровне (56 и 67 %)». Автор объясняет отличие США от Европы тем, что американские законодатели зависят от богатых вкладчиков в их предвыборные кампании.

Воздействие лоббирования

Хотя точное воздействие лоббирования нам неизвестно полностью, данные, которые нам удалось собрать, говорят о двух ключевых вещах для целей этой книги.

Прежде всего, лоббистские усилия работают. Независимо от того, идет ли речь о массовом движении за спасение любимого телевизионного шоу или о скрытом стремлении предотвратить введение новой нормы до того, как она стала публичной, лоббисты оказывают реальное влияние на государственную политику.

Во-вторых, лоббистские расходы в США быстро растут, их подавляющее большинство осуществляется бизнес-сообществом либо напрямую, либо через отраслевые ассоциации. Очевидно, что основные цели этих групп заключаются в защите (или создании) экономической ренты.

В своем выпуске от 19 января 2019 года газета The Wall Street Journal рассказала о ярком примере борьбы за запрет азартных игр онлайн. Правила в отношении азартных игр в США в основном устанавливаются на уровне штатов. До 2011 года Министерство юстиции считало, что азартные игры в интернете запрещает Федеральный закон о проводной связи. В 2011 году Министерство юстиции изменило свое мнение и решило, что запрет распространяется только на спортивные ставки онлайн, а не на другие формы азартных игр. Это вызывало недовольство Шелдона Адельсона, игрового магната и одного из основных доноров Республиканской партии. В апреле 2017 года его лоббисты подготовили докладную записку, в которой утверждалось, что решение Министерства юстиции в 2011 году было неправильным. В январе 2019 года Министерство юстиции сделало необычный шаг, изменив свое мнение. The Wall Street Journal заметила, что заявление Министерства юстиции содержало те же юридические формулировки и аргументы, что и записка 2017 года, написанная лоббистами Адельсона.

Интересно сравнение с лоббизмом в Европе, где также можно найти множество подобных случаев, когда формулировки лоббистов проникают в правовые нормы. Более того, в случае технически сложных нормативных актов нельзя ожидать ничего другого, что согласуется с экспертной и информационной ролью лоббирования. В целом, однако, представляется, что в Европе лоббизм менее распространен. Это говорит о том, что лоббирование может быть одной из потенциальных движущих сил снижения конкурентного давления на рынках США по сравнению с рынками ЕС. Важный фактор заключается в том, что американские законодатели зависят от богатых вкладчиков в их предвыборные кампании.

Таким образом, это еще не конец истории. Наша следующая задача – понять, как финансируются политические кампании.

Глава 10

Деньги и политика

Политика стала настолько дорогой, что в наши дни