Это поистине было страдание, а страдать Шареб не любил. Сказать по правде, он вообще никогда не страдал, до тех пор, пока хозяйка не связалась с врагом. Несколько часов назад он думал, что ненависть к мерзкому типу достигла своего предела, но теперь ненавидел его втрое сильнее. Холодная вонючая жидкость пропитывала «гетры», которыми он так гордился, и как будто самое плоть его! Хозяйка стояла с угрюмым видом, и было совершенно ясно, что ее подло принудили дать согласие на ужасную процедуру.

Нет, так дальше продолжаться не могло.

Ветеринар взялся за правую заднюю ногу.

"Сейчас я лягну его. Прямехонько между глаз.

Бац — и нет врага! Проще простого…"

Но не будет ли это слишком? Хозяйка может рассердиться, и не видать тогда пирожков и эля.

"Пожалуй, лучше я буду целиться ему в колено. Жить он будет, а вот ходить — вряд ли, как минимум полгода.

Правда, он и сейчас скачет, как кузнечик…"

Враг поднялся, взял ведерко с вонючей жидкостью, удобно пристроил его на колоде для рубки дров и присел к передним ногам.

Шареб сделал вид, что покорно принимает свою судьбу.

Он видел, как скрывается под темной краской белый венчик шерстинок над копытом. Видел, как небрежно леди Ариадна держит поводья. Вот она подавила зевок. Вот враг поправил льняные волосы, которые почему-то приводили хозяйку в восторг.

Ведерко стояло на колоде в пределах досягаемости.

«Ах, месть! Сладостная месть! Унизить этого негодяя так же, как он раз за разом унижает меня!»

Ветеринар оставил в покое ногу и начал приподниматься, чтобы снова обмакнуть ненавистную тряпку в темную жидкость. При этом он нахально улыбнулся леди Ариадне.

Шареб совершил задуманное.

За годы употребления эля прямо из бутылки (что всегда приводило хозяйку в восторг) он научился ловко переворачивать емкости. Схватив ведерко зубами за край, он опрокинул его прямо на голову врага, на его прекрасные светлые волосы, предмет восхищения леди Ариадны.

— Шареб! — в ужасе воскликнула девушка, отскакивая, чтобы брызги не попали на сапожки. — Колин! — вскричала она чуть позже, когда увидела последствия выходки жеребца.

Ветеринар медленно поднялся. Большая часть краски стекла, но темные капли все еще срывались с волос, которые уже нельзя было назвать льняными. Он достал носовой платок, вытер лицо и только тогда посмотрел на Шареба.

Тот стоял спокойно, полный достоинства, и выглядел невинным, как новорожденный жеребец. Но он был слишком счастлив, чтобы долго сдерживаться, а потом оскалился Колину в лицо и заржал, словно расхохотался.

Ариадна хихикнула и поспешно прикрыла рот рукой. По ее мнению, Шареб был совершенно прав, потому что лишь заплатил унижением за унижение, не более того, но ветеринар выглядел так, словно подумывал об убийстве. Шареб заржал снова, с вызовом. Колин пожал плечами и полез в свой сундучок. Достал гребень и начал водить им по волосам. Те немногие участки, что избегли беды, вскоре были закрашены.

— Зачем это? — удивилась Ариадна.

— Это легче и проще, чем отмывать испачканное, — со вздохом ответил Колин.

К тому времени, как путешественники вернулись в кабачок, чтобы поужинать, небо было совершенно черным от туч и висело, казалось, над самой землей. В зале было полно народу: почти каждый проезжий спешил найти кров, прежде чем небеса разверзнутся. В камине весело потрескивал огонь, дым сигар струйками поднимался к потолку. Гости смеялись, играли в карты, в изобилии поглощали пищу и напитки. Поскольку помещение было небольшим, шум стоял такой, что едва можно было расслышать собственные мысли. Однако скрипка была слышна вопреки всему.

Колин от души пожалел, что услышал ее.

— Что это? — воскликнула Ариадна с простодушным восторгом. — Скрипка? Прелесть какая!

Она указала на старика у камина, который наигрывал старинную матросскую песенку и раскачивался в такт мелодии.

Колин убрал со лба волосы, теперь темно-каштановые, и ощутил, что пальцы дрожат. Музыка затронула глубины его души, пробудила давнюю боль, оживила воспоминания.

Скрипач играл мастерски и с таким пылом, словно мелодия была ему привычна. Колину не нужно было видеть его, чтобы понять, что это бывший моряк, но все же он посмотрел в указанном направлении. На старике под сюртуком была поношенная тельняшка, а на руке, сжимавшей смычок, виднелась татуировка в виде якоря.

Пять лет прошло с тех пор, как сам он навеки простился с морем, но боль была свежа. Леди Ариадна с ее детским восторгом ничего не знала об этом и не могла знать. Но старик в тельняшке был членом великого братства людей, обрученных с морем, людей, которые узнают друг друга не по одежде.

Когда мелодия стихла и толпа разразилась рукоплесканиями, он остановил взгляд на Колине. Лицо его не было знакомо ветеринару, но могло статься, что старик видел его поднимающимся на трап корабля во всем великолепии мундира, с кортиком у пояса, в фуражке офицера. Так или иначе, он слегка склонил голову, отдавая ненавязчивую дань уважения.

Колин подавил вздох, борясь с отчаянным желанием купить старику скрипачу кружку эля и до ночи разговаривать с ним о море и о кораблях.

— Приветствую, капитан, — произнес старик негромко, когда они проходили мимо.

Колин кивнул и улыбнулся в ответ, очень надеясь, что Ариадна не расслышала. Похоже, так оно и было, потому что она вдруг возмутилась:

— Это заведение… Боже мой, неужели тут некому убрать? А вонь какая! К тому же лица не внушают мне доверия. Мне страшно за Шареба.

Снаружи послышался раскат грома. Гроза ходила кругами, то надвигаясь, то удаляясь в сторону.

— Да, конечно… — рассеянно откликнулся Колин, чтобы сказать хоть что-то.

— Что с вами?

Девушка ухватила его за рукав и повернула к себе. Он, как мог, изобразил улыбку. И повернулся спиной к скрипачу, словно тем самым мог отвернуться и от своего прошлого.

— Со мной все в порядке. И прекратите волноваться за эту чертову лошадь!

— Я не могу!

— Так чего вы хотите? Чтобы я держал над ним зонтик?

Не дай Бог на вашу драгоценность упадет пара-тройка капель!

— Очень смешно! Вы язвите, потому что злитесь на него.

Если хотите знать, я бы на вашем месте все-таки завела его в амбар.

— Я бы тоже завел, если бы все стойла не были заняты или если бы хозяин позволил привязать его среди мешков с зерном. Хочу напомнить, что он не под открытым небом, а под навесом, — Вы такой сердитый, Колин! Мне тоже жаль ваши волосы… правда жаль, хотя я и смеялась. Если гроза кончится до вечера и мы покинем это гадкое заведение, давайте разыщем ручей и…

— Наплевать на волосы!

— Но вы расстроены! Заметно, хотя вы и стараетесь это скрыть. Если не волосы, то что тому причиной? Я? Я ничего такого не делала. Ни разу до вас не дотронулась!