Колин понял, что дольше не выдержит этого зрелища.

Он как мог отер с лица воду, темную от стекающей с волос краски, от которой щипало глаза. Потом стянул верхнюю одежду, набросил на плечи Ариадны и укутал ее, как ребенка. Одной рукой ведя в поводу Грома, а другой обнимая девушку за плечи, он бросился к ближайшей купе деревьев так быстро, как только позволяла больная нога.

К счастью, это была дубовая роща. Густая листва раскидистых дубов могла послужить некоторым укрытием от потоков ливня и от грозы, внезапно разразившейся с новой силой. И так они стояли, синхронно вздрагивая от раскатов грома и поеживаясь, когда особенно яростный порыв ветра срывал влагу с листьев и бросал им в лицо. Подавленная буйством стихии, Ариадна бессознательно жалась ближе к Колину.

В какой-то момент она подняла взгляд на его лицо. Волосы, частично отмытые дождем, приобрели неопределенный оттенок и распластались сосульками. Капли срывались с них, стекали по лбу, висли на бровях и ресницах. Насквозь промокшая рубашка облепила тело.

Ариадна вдруг поняла, что Колин нравится ей даже теперь, когда от благородной красоты, так ее очаровавшей, не осталось и следа. Ощутив ее взгляд, он, в свою очередь, посмотрел на нее и ободряюще улыбнулся. Девушка робко улыбнулась в ответ и прильнула ближе к его теплому телу.

Колин не протестовал, просто прижал ее теснее и перевел взгляд на поле и дорогу, едва видимые в потоках ливня.

Ариадна пожелала, чтобы гроза не кончалась, чтобы они стояли вот так вечно, чтобы действительность никогда больше не коснулась их. Где-то там, за завесой дождевых струй, был Шареб, но теперь, в объятиях Колина, страхи отчасти рассеялись и вернулась надежда, что все обойдется. Тот, кто спасал животных от верной смерти, обязательно поможет.

Он спасет Шареба, как спас мастифа.

Постепенно рев ливня перешел в стук капель по листьям, позволив захлебнувшейся земле отдышаться.

Ариадна открыла глаза. Рука Колина по-прежнему обнимала ее за плечи. Настало время высвободиться и поблагодарить за галантность, в которой не было уже такой острой необходимости, но она не двинулась. Медлил и он, до тех пор, пока дождь не истощился окончательно, сменившись изморосью.

Птица в ветвях нерешительно чирикнула, издалека ей откликнулась другая.

Ариадна не шевелилась. Потом, очень осторожно она положила ладонь на грудь Колина и улеглась щекой на свою руку. Было удобно, уютно стоять в этой позе и смотреть на омытые ливнем луга. Под ее ладонью редко и сильно билось мужское сердце.

— Колин!

— Что, миледи?

— С вашей стороны было очень любезно укрыть меня от дождя.

Колин откинул голову на влажный ствол дуба, к которому прижимался спиной, и улыбнулся неожиданному ощущению счастья.

— Любой джентльмен на моем месте поступил бы так же.

— Вовсе нет, и вы это знаете.

Ариадна смотрела на сплетение нитей его простой рубашки и думала о сильном теле под ней. Ей нравилось слушать биение сердца Колина. Но где-то глубоко таилось чувство, куда менее безобидное. Ей хотелось расстегнуть рубашку и прижаться лицом к светлым колечкам волос на его груди. Хотелось приподняться на цыпочки и губами снять каждую капельку с его лица. Поцеловать впадинку между ключицами. С Максвеллом… Господи, да что ей до Максвелла! Если даже они больше никогда не увидятся, если заботливо спланированный брак пойдет прахом, ей будет все равно, лишь бы Колин Лорд оставался с ней!

— Колин… как по-вашему, это очень плохо — то, что мы стоим вот так и что я счастлива?

— Не только вы, Ариадна.

Она подняла на него доверчивый взгляд.

— Это плохо, да? Это неприлично?

, . ;

— Я не знаю. Проклятие, я просто не знаю! Плохо или нет, но у меня такое чувство, что… что это правильно.

— И у меня. Я тоже чувствую, что это правильно… — Девушка сделала глубокий вздох, вдохнув при этом не только аромат свежести, но и запах мужчины. — Я знаю, вы не хотите этого слышать, но вы мне дороги, Колин. Если бы только…

— Если бы только — что?

Рука чуть сильнее сжала плечи, и Ариадна с готовностью прильнула ближе.

— Если бы только все было иначе. Чтобы вы могли каким-то образом оказаться на месте Максвелла… Боже, я не знаю, как это объяснить! Звучит глупо, правда?

Колин ничего не ответил. Она восприняла его молчание как разрешение продолжать.

Облака разошлись, и сквозь прореху выглянуло заходящее солнце. Бесчисленные капельки росы тотчас вспыхнули, словно кто-то повесил на кончик каждого листа крохотный светильник.

— Однажды я позволила Максвеллу поцеловать меня, — медленно произнесла Ариадна, заново переживая в памяти эпизод из прошлого. — Это было на званом вечере у леди Андреа, в ее розарии. Мы вышли немного отдышаться, потому что музыканты сыграли вальс дважды. Максвелл наклонился к моим губам, и я не протестовала… но только… — в голосе ее звучала растерянность, — только я ничего при этом не почувствовала, Колин, ничего.

Тот смотрел хмуро и немного смущенно. Тяжелая прозрачная капля упала сверху прямо ему на ресницы, заставив прикрыть глаза.

— В тот вечер мне впервые стало не по себе. Я верила, что первый поцелуй принесет необыкновенные, сказочные ощущения. Но ничего не случилось, просто губы прижимались к губам. А ведь тот, кто целовал меня, должен был стать моим мужем. Это плохо, когда поцелуй мужа оставляет равнодушной, так ведь, Колин?

Во взгляде девушки было что-то лихорадочное, отчаянное. Что можно было ответить на такой вопрос?

— Да, это не слишком хорошо, — согласился Колин.

Ариадна со вздохом опустила голову ему на грудь. С минуту она молчала, печально глядя на темнеющие холмы, потом заговорила снова:

— Все это не тревожило бы меня так сильно, если бы не с чем было сравнивать. Я просто выбросила бы это из головы, приняла как факт. Теперь ничего уже не исправить… теперь, после вашего поцелуя. Это было совсем иначе.

Ровное биение сердца в груди, к которой она прижималась, участилось. Ариадна вновь отстранилась и с грустной, беспомощной улыбкой встретила взгляд Колина. Он тихонько погладил ее по щеке.

— Простите меня. Не следует вот так выкладывать все, что думаешь, но почему-то я не могу иначе; Если я вас смутила…

— Нет, нисколько. Сказать по правде, я польщен.

— Правда? Честное слово?

— Ну конечно! Не каждый день юная леди, красавица признается в том, что ей по душе поцелуй старого калеки.

— Перестаньте! Вы совсем не старый и не калека! Сколько вам? Двадцать пять… восемь?

— Тридцать три.

— Ну, вы смотритесь куда моложе, особенно в очках.

Жаль, что вы редко их надеваете. И потом ваша улыбка… словом, вы совсем не такой, как другие пожилые мужчины.