Ответить никто не пожелал. Вместо этого на нас наделинаручники, а на голову напялили мешки. В абсолютной темноте со скованнымируками я чувствовала себя неуютно, но страха по-прежнему не испытывала.Микроавтобус некоторое время петлял по улицам, потом набрал скорость. Теперь мымчались по прямой, я предположила, что мы где-то за городом. Ехали долго. Завсе это время никто из конвоиров не произнес ни слова, я бы даже усомнилась,что они до сих пор рядом, если бы мне хватило фантазии предположить, куда онивдруг подевались. Парни в камуфляже, с оружием, задержали нас практически вцентре полумиллионного города. Кто они? Ответ напрашивался сам собой. Ребятам,которые не дружат с законом, такое вряд ли по зубам. Не скажу, что это меняуспокоило, но определенные надежды опять-таки вселило. Пользуясь тем, чтоникому до нас дела нет, я мысленно готовила пространную речь, постаравшисьпридать ей максимум убедительности. Поменьше эмоций, побольше фактов. Споследними была незадача. Но я запретила себе особо переживать по этому поводу.Одно скверно, у Павла наши липовые паспорта, наличие которых я не смогуобъяснить. Со всем остальным пусть разбираются сами. Однако кое-что смущало.Предъявить документы нам никто не потрудился. Наручники еще куда ни шло, номешок на голове, пожалуй, слишком. Представителям власти скрывать вроде бынечего, а тут наблюдается явная склонность к секретности. «А ну как нас сейчасвыволокут из машины в каком-нибудь лесочке и пристрелят без всяких объяснений?»– некстати подумала я и невольно поежилась.

– Эй, – позвала я. – Куда вы насвезете? – Тишина. – Вот сейчас заору с перепугу так, что у васбарабанные перепонки лопнут.

– Лучше не надо, – лениво отозвался мужскойголос. – Тогда придется тебе рот заткнуть. К тому же мы почти приехали.

– Куда? – не отставала я.

– Потерпи – и увидишь.

Терпеть пришлось недолго. Микроавтобус притормозил, потомпроехал еще немного и остановился. Дверь с шумом открылась. Меня подхватили подруки и помогли выйти. Неловко семеня, я прошла с десяток метров. Дверь,ступеньки, должно быть коридор (я задела локтем о стену).

– Садись, – сказал мой конвоир и помог устроитьсяна стуле, мешок с головы сняли, и я начала хмуро оглядываться.

Небольшая комната без окон, стол, пустующее кресло, двастула, на одном я, на другом Павел, тоже оглядывается. Возле двери замерлипарни в камуфляже, судя по оружию в руках, настроены они решительно.

– Красиво стоите, – сказала я, хоть меня и неспрашивали.

Дверь распахнулась, и в комнату торопливо вошел мужчина летсорока, в темном костюме, серой рубашке и галстуке в цвет костюма.Чувствовалось, что такой вид одежды для него непривычен. Я представила его ввоенной форме и осталась довольна. Лицо неприятное, может, потому, чтоопущенные уголки губ придавали ему кислое выражение.

– Вы тут главный? – спросила я, он сел в кресло ипосмотрел на меня недовольно.

– Надеюсь, вы понимаете, что в создавшейся ситуациицеремониться с вами никто не будет. Так что перейдем сразу к делу. Итак, яслушаю ваши объяснения.

Мы с Павлом переглянулись.

– Вы забыли представиться, – сказал он.

Мужчина зыркнул исподлобья.

– Не валяй дурака.

– Ему нельзя, а мне можно? – подала яголос. – Я бы очень хотела знать, как к вам обращаться.

– Последние пять лет вы выполняли мои приказы, –спокойно ответил мужчина, хотя чувствовалось, что он едва сдерживается. –Предполагаю, что мое имя, а также звание вам хорошо известны.

Я моргнула и ненадолго затихла.

– Послушайте, – начал Павел, а мужчина ударилладонью по столу и рявкнул:

– Это ты меня послушай. Вы у меня под трибунал пойдете.

– Почему под трибунал? – пискнула я. Мужчинапоерзал и бросил одному из конвоиров:

– Снимите с них наручники.

– Геннадий Андреевич… – нерешительно начал тот, ноГеннадий Андреевич возвысил голос:

– Снимите.

Наручники с нас сняли, а потом удалились, после того какчеловек, последние пять лет отдававший нам приказы, молча указал им на дверь.Мы остались втроем.

– Перед тем как вы продолжите свои угрозы, –заговорил Павел угрюмо, – я хочу предупредить. Единственное, в чем яболее-менее уверен, так это в своем имени. Четыре месяца я находился впсихиатрической больнице, чему есть свидетельства. Я…

– Павел, – Геннадий Андреевич вздохнул и помолчалнемного, сверля нас взглядом. – Неужели ты думаешь, что я поверю в этучушь с потерей памяти? То, что ты смог морочить голову горе-специалистам впсихушке, меня не удивляет. Для человека с твоей подготовкой это нетрудно.Благодаря вам я оказался в очень скверной ситуации и для начала хотел быуслышать объяснения. Мы здесь одни, и я надеюсь на правдивый ответ, тем болеечто лгать бессмысленно. Это ты должен понимать.

– Вы требуете невозможного, – ответилПавел. – Ничего из своей прошлой жизни я не помню. И лучшее томудоказательство – отсутствие каких-либо объяснений. Если бы мы знали, о чем идетречь, к встрече с вами подготовились бы заблаговременно.

– Значит, ты продолжаешь упорствовать? – суровоспросило высокое начальство, обращаясь в основном к Павлу. Я могла бы ипомолчать, но решила вмешаться.

– У вас наверняка есть своя версияпроисходящего, – заметила я. – Не могли бы вы ее изложить?

Геннадий Андреевич шумно вздохнул, глядя на меня без намекана симпатию.

– Что ж. Пять месяцев назад вы отправились вСанкт-Петербург для выполнения задания.

– А в чем оно состояло? – вновь вмешалась я иудостоилась сурового взгляда. – Ясно, – кивнула я с усмешкой. –Задание было секретным?

– Твой скверный характер давно стал притчей воязыцех, – отрезал он. – Будь моя воля… – он нахмурился иотвернулся от меня, предпочитая Павла, тот слушал очень внимательно и с вопросамилезть не спешил. – Я был против того, чтобы поручать вам это задание, ксожалению, мои доводы не произвели впечатления на руководство.

– А почему против? – спросила я с интересом.

На этот раз Геннадий Андреевич обошелся без оценки моегохарактера:

– Вы нарушили важнейшее правило: никаких личныхотношений между агентами.

Я не выдержала и прыснула в кулак:

– Опа, мы агенты, и у нас были отношения.