Я чувствую себя насекомым, застрявшим в паутине, которое наблюдает, как паук медленно приближается к нему.

– Ничего не понимаю, – задумчиво говорит он, – у тебя же был шанс остаться с ними, когда на вас напали в парке? Мне сказали, что ты отбивалась от Намары.

Да, почему? Оглядываясь назад, осознаю, что это глупейшая ошибка, совершенная мной за всю жизнь.

– Ну… ничего не могла поделать, – шепчу я. Во рту пересохло, и что-то стянуло горло.

Да, все получилось бы, если бы я прислушивалась к своим чувствам, а не к разуму.

– Но ты написала, что любишь Монтгомери как отца, – его голос слегка вибрирует. Он теряет контроль, признает обиду на мои слова.

Нет, ему просто больше ничего не нужно объяснять, ведь он в любом случае тебя убьет.

– Сама не понимаю навалившихся чувств! Это происходит внутри меня. Как… как можно ненавидеть вас? Думаете, я этого хочу?

Слезы текут по щекам, но мне все равно. Надоело быть сильной. Встретить смерть храбро, с высоко поднятой головой. Какая глупость! Мне хочется кричать, извиваться, умолять его о пощаде. Боже, мне семнадцать! Существует столько вещей, которые мне не удалось даже попробовать. Я не хочу умирать.

– Я не ушла с Намарой, потому что не могу убить вас, Фион. А Монтгомери обязательно попросил бы меня об этом. Но вы многое сделали для меня за последние несколько месяцев. Кроме вас и воронов у меня ничего не осталось после смерти родителей. Скажите, почему я все еще испытываю ненависть. Уверена, причина вам известна.

Гнев в его глазах сменяется удивлением, я тут же ощущаю это. Фарран без проблем может прочитать мои мысли о произошедшем в Центральном парке. Через некоторое время он начинает вышагивать передо мной и задумчиво разминает пальцы. Затем останавливает на мне серьезный взгляд.

– Эйдан не убивал твоего отца, Эмма.

– ЧТО? Кто же тогда?

– Ты.

Нет. Невозможно. Недолго думая, я ныряю в его чувства, проскальзываю сквозь узкую щель стены его защиты. Он не удосужился скрыть ее. Я становлюсь единым целым с его страхом необходимости убить меня, ощущаю нежелание и в то же время решимость и что-то еще. Скорбь. Страшное горе. Гнев на то, что он потерпел неудачу. И в нем прячется крошечная искра надежды, словно лучик света, запрятавшийся в царстве теней. Издали слышится его приглушенный голос.

– Ты приказала отцу выпрыгнуть из окна, когда я как раз собирался убрать из его головы мучительные воспоминания о твоей матери. Я хотел, чтобы он обрел счастье с тобой и чтобы смерть близкого человека больше не обременяла его. Но воспоминания о Катарине играли для тебя большую роль. Ты старалась помешать моим планам. Любой ценой.

Его слова чисты, как свежевыпавший снег. Ни следа лжи.

Почему я так поступила? И как он вообще мог повлиять на воспоминания папы? Ужасная мысль пронзает меня, и я сильно отвлекаюсь от его чувств.

– Вы манипулировали МОИМИ воспоминаниями тоже! Вот почему у меня постоянно возникают противоречивые эмоции! – срываюсь я.

– Да.

Фарран подтверждает это. Просто так. Таращусь на него, не в состоянии ответить на возмутительное признание подобного рода, но он продолжает:

– После того как твой отец упал в бездну, ты осознала совершенную ошибку и от вины чувствовала себя сломленной, – Фион поднимает руки и медленно опускает их обратно на колени, – я лишь собирался помочь, понимаешь, Эмма? Ты взбесилась, сделав меня ответственным за это несчастье – возможно, это причина ненависти, которая мучила тебя, но затем гнев вышел из-под контроля. Я очень боялся, что ты навредишь себе.

Убила собственного отца.

Слова, словно маятник, бьются в голове, оставляют болезненные шрамы на всем, во что я верила до сих пор.

– Удивительно, насколько сильны твои чувства. В канун Нового года ты сказала мне, что я понятия не имею, как мои манипуляции влияют на эмоционального ныряльщика, и что придет день, когда твоя память вернется, и ты убьешь меня.

Лицо Фиона становится расплывчатым от моих слез. Смерть отца, должно быть, сводила меня с ума.

Внезапно очередная мысль вспыхивает внутри, и я вытираю лицо.

– Вы забрали воспоминания Эйдана тоже? Когда мы столкнулись в парке, он сказал, что хочет отвести меня к папе. Так страшно. Мне казалось, что он хотел убить меня.

Фарран вздыхает.

– Я звонил Кейт и Джеку чуть более получаса назад, однако Эйдан, к сожалению, до сих пор не пришел в себя. Не могу объяснить, что именно творится с ним. Для этого мне сначала пришлось бы проникнуть в его мысли. Не делай поспешных выводов. Я никогда не манипулировал Эйданом, потому что ты выступала против любых изменений в его памяти и не слушала меня. Ничего подобного не должно было произойти. Я подозреваю, это связано с особыми отношениями между вами.

Неужели… Руки дрожат, и сердце стучит, словно вот-вот разобьется на кусочки.

– Обвинить его в убийстве папы? Как вы могли толкнуть меня на такой поступок, если знали, насколько сильна моя любовь к Эйдану? Все внутри разрывается! Он был для Эйдана лучшим отцом, чем Каллахан. Хотя бы представьте его чувства. Вы… монстр, до ужаса бесчеловечный…

Он без усилий принимает взрыв бездумной ярости, который я выплескиваю. И с помощью своих способностей заставляет меня упасть на деревянный пол, я ударяюсь затылком. Но внутренний гнев намного сильнее, чем телесная боль. Я тут же поднимаюсь снова. Но когда поворачиваю голову к нему, внезапно съеживаюсь. Лицо Фаррана потеряло весь цвет.

– Значит, я МОНСТР? БЕСЧЕЛОВЕЧНЫЙ? – он противно шипит и подходит ближе, наклоняясь ко мне так, что его лицо находится всего в нескольких сантиметрах от моего. Я задерживаю дыхание и не смею даже шелохнуться. – Ты приказала отцу выпрыгнуть из окна и погрузилась в сознание Эйдана. Он вообще не должен помнить этих событий! Кстати, идею подбросил Каллахан, который планировал настроить тебя против Эйдана. Знаешь ведь прекрасно, я бы никогда не причинил вреда тебе, но Джеймса преследовало желание разлучить вас. Без его помощи я не могу манипулировать воспоминаниями. Я пытался вылечить твоего своенравного отца от неимоверного горя.

Это определенно в духе Каллахана! Кто еще мог придумать нечто настолько ужасное?

– Получается, связь между вами и Каллаханом похожа на мою с Эйданом?

– Вполне вероятно, – дыхание Фаррана учащается, вены пульсируют на висках, глаза сужены до узких щелей.

Его гордость пострадала? Кому-то давно следовало высказать ему всю правду в лицо. Тому, кто серьезно ранил его. И вдруг я осознаю промашку в его рассуждениях.

– Значит, Каллахан поставил условие обвинить Эйдана в смерти моего отца? – Фарран неохотно кивает. Его терпение на пределе. Я уже ощущаю, как вина терзает меня, и продолжаю говорить быстрее: – Но это не имеет смысла. Тогда вы бы предвидели падение отца в пропасть!