— А может, она настоящему Бенедикту сгодится?

— Может быть, — согласился я. — Правда, как подумаю отом, чтобы предложить ему эту штуку... просто не знаю... Хотя, наверное, тыправ.

— А твоя-то рана как?

Я осторожно прикоснулся ко шву.

— Да не так уж паршиво. Могло быть и хуже. Послезавтрака смогу ехать верхом, но не очень быстро.

— Ладно. Слушай, Корвин, пока Рэндом там с едойвозится, мне бы хотелось тебя спросить кое о чем. Может, и не стоит спрашивать,да только мне это покоя не дает.

— Спрашивай.

— Ага. Я тебе, Корвин, вот что скажу: я душой и теломза тебя, иначе бы только меня здесь и видели. Я буду биться за тебя, чтобы тыполучил свой трон и все такое прочее. Только... всякий раз, как заходитразговор о наследовании, все злятся и начинают говорить о другом. Вот ты сейчастам был, наверху, а я с Рэндомом попробовал на эту тему потолковать — дохлыйномер. Не могу сказать, что мне до смерти необходимо узнать, чего это ты такстремишься сесть на трон и какие у тебя для этого основания, просто любопытно,почему вы всю дорогу грызетесь из-за этого.

Я тяжело вздохнул и некоторое время сидел молча.

— Ладно, — проговорил я. — Ладно. Коли уж мы сами вэтом разобраться не можем, чужому, пожалуй, и вовсе тяжко придется. Значит, так:Бенедикт — старший. Его матерью была Кимнея. Она родила отцу еще двоих сыновей— Озрика и Финндо. Потом... как бы так выразиться... в общем, Файелла родилаЭрика. После этого отец усмотрел в своем супружестве с Кимнеей какие-тонедостатки и развелся с ней — ab initio[5], как сказали быдревние в той Тени, где я жил так долго. То бишь объявил брак недействительным.Ловко сработано. Но он как-никак был королем.

— Выходит, все дети от этого брака считаются незаконнорожденными?

— Ну, скажем так: их положение стало менееопределенным. Озрик и Финндо, как я понял, не на шутку рассердились, но онивскоре погибли. А Бенедикт не то меньше сердился, не то повел себя болеедипломатично. Шума, во всяком случае, не поднял. А потом отец женился наФайелле.

— И Эрик стал законнорожденным?

— Стал бы, если бы отец признал его своим сыном.Относился-то он к нему, словно так оно и было, но никаких формальных шагов поэтому поводу не предпринимал. Тут еще требовалось улаживать отношения ссемейством Кимнеи, а они как раз тогда были достаточно сильны...

— И все-таки, если он относился к Эрику как к своему...

— Угу. Но он потом взял да и признал Ллевеллу. Родиласьона вне брака, но он все равно признал бедняжку. Как же ее за это ненавиделивсе дружки Эрика, ведь его статус стал еще менее ясен! Как бы там ни было,Файелла вскоре снова должна была родить, и родился я. Меня отец признал, такчто я стал первым законным престолонаследником. Поговори об этом с кем угодноиз остальных и услышишь самые разные мнения. Но факт есть факт. Сейчас, правда,это не так уж важно, поскольку Эрик мертв, а Бенедикт, похоже, не слишкоминтересуется... Ну, словом, таково мое положение.

— Ясно, — кивнул Ганелон. — Более или менее. Но тогдаеще одно...

— Что?

— Кто следующий? Ну, если с тобой что-то случится?..

— Вот тут все намного сложнее. Следующим должен бытьКаин, но он мертв, и следующие на очереди дети Клариссы, рыжие: Блейз, потомБранд.

— Что еще за Кларисса? А с твоей матерью что стало?

— Умерла родами. Дейдра. Отец после смерти матери долгоне женился. Но в конце концов вступил в брак с рыжеволосой красоткой изкакой-то далекой южной Тени. Мне она никогда не нравилась. Отцу она скоро тожеразонравилась, и он начал погуливать. Правда, они как-то сошлись вскоре послетого, как в Ребме родилась Ллевелла, и в итоге на свет появился Бранд. Когда жеотец наконец развелся с Клариссой, то признал Ллевеллу — наверное, для того,чтобы Клариссу уязвить. По крайней мере, я так думаю.

— А женщины, значит, в наследовании не учитываются?

— Нет. Они этим не интересуются, да и не подходят. Ноесли их учитывать, то перед Блейзом должна идти Фиона, а за ним — Ллевелла. Апосле Клариссиных отпрысков наследование переходит к Джулиану, потом — кДжерарду, а потом — к Рэндому. Вот так. О, прости, перед Джулианом надопоставить Флору. Тут, конечно, еще надо бы учесть даты женитьбы отца, ноочередность никто не оспаривает. Так что вот так все обстоит. Доволен?

— Вполне, — кивнул Ганелон. — Значит, теперь, если тыумрешь, трон достанется Бранду?

— Ну... Бранд — предатель и сам в этом сознался. К томуже он ни с кем не умеет ладить. Я не верю, что остальные захотят видеть егокоролем — таким, каков он сейчас. Но я точно так же не верю, что он отказалсяот мысли о престоле.

— Тогда, значит, Джулиан?

Я пожал плечами:

— Мне лично он не по сердцу, однако это вовсе неозначает, что он никуда не годится. На самом деле из него мог бы выйти весьмадеятельный монарх.

— Вот он-то тебя кинжальчиком и пырнул, чтобы доказать,какой он деятельный, — встрял в нашу беседу Рэндом. — Идите-ка есть.

— Нет, вряд ли, — сказал я, поднимаясь с камня иковыляя к тому месту, где Рэндом разложил на земле еду. — Во-первых, непонятно,как он мог попасть ко мне в комнату. Во-вторых, это уж как-то больно очевидно. В-третьих,если мне суждено отправиться на тот свет в ближайшем будущем, наследникавыберет Бенедикт. И это всем известно. Он самый старший, умен, и сил у негопредостаточно. Венедикт может запросто заявить: «Пошли вы все к чертям собачьимсо своими интригами, я за Джерарда». И все. И будет так.

— А что, если он решит пересмотреть свою позицию и самзаявит права на престол? — спросил Ганелон.

Мы уселись на землю и разобрали оловянные тарелки, которыеРэндом наполнил едой.

— Он бы давно уже это сделал, если бы хотел, — сказаля. — Положение сына от расторгнутого и признанного недействительным брака можнорассматривать по-разному, но чаще всего оно однозначно. Озрик и Финндопотребовали справедливости и поплатились за это. Бенедикт лучше знал, как себявести, он просто ждал. Так что... Не исключено. Но — маловероятно.

— Значит, при условии, что с тобой что-то случится,вопрос снова повиснет в воздухе?

— Еще как повиснет.