95

продолжали общаться. А потом пришло время расстаться: моего друга направили в Киев в

целевую аспирантуру.

Хорошо помню, как он устроил для своих приятелей отходной вечер. Мы пили и

веселились, болтали о разном, были очень рады за своего товарища, которому, наконец, удалось "прорваться". В те годы поступить в целевую аспирантуру означало, практически, стопроцентно защитить через три года кандидатскую диссертацию и

вернуться в свой институт на должность доцента или заведующего кафедрой со всеми

сопутствующими благами — высоким ученым статусом и зарплатой.

И как-то незаметно, в ходе веселья, стали даже подсмеиваться над виновником

торжества; я, может быть, чуть более активно. И был страшно удивлен, скорее — оглушен

даже, когда Вася понимающе бросил:

— «Ты думаешь, я не понимаю, чего ты так насмехаешься?! Я же знаю, как ты мне

сейчас завидуешь!»

Сначала у меня в голове мелькнуло, что это шутка, но за столом притихли, и я был

вынужден спросить, почему он так думает.

— «Не надо притворяться, Виталий, мы же свои люди, — усмехнулся Лагин, — через

несколько лет я поднимусь так, что тебе это и не снится… А ты будешь по-прежнему

прозябать в своих сельских школах! Общаться с задрипанными селянами… Ты, надеюсь, понимаешь разницу между элитой и сельским людом?

Можешь взглянуть на это и с другой стороны: ты разведен, дочка воспитывается

бывшей женой, а у меня прекрасная семья, двое чудных детей… Разве это не повод для

той же зависти? Так что молчи уж…»

Мне было обидно и больно, ведь я действительно радовался успехам своего

близкого друга, а зависти — даже малейшей — к нему не испытывал: разве не у каждого из

нас своя дорога? Но тот вечер до сих пор помню, видно осталась какая-то заноза.

Кстати, о зависти. О том, что это такое, я, разумеется, знал всегда. Но как-то не

уделял этой скверне должного внимания. Жил без нее, был так воспитан, что чужие

успехи большого волнения у меня не вызывали. И оказался не прав. Лишь несколько лет

назад я по-настоящему стал понимать, что это такое — зависть, насколько это мощное

базовое чувство, как она может менять судьбу человека, и чаще всего — в плохую сторону.

В народе о ней говорят: жаба давит. И некоторых она давит так, что буквально глаза

затмевает: порождает ненависть, злобу, желание растоптать, уничтожить удачника.

Толкает, чтобы с кем-то сравняться — а еще лучше превзойти! — на воровство, наушничество, всевозможные мерзкие интриги. В общем, то еще чувство!

Жизнь моего друга после его отъезда в аспирантуру сложилась непросто. Он сдал

кандидатские минимумы, изготовил на Херсонском судозаводе специальный прибор для

проведения экспериментов по теме своей диссертации, но тут в дело вмешалась роковая

случайность: его жена Галя, работавшая кассиром в том же Кораблестроительном

институте, перевозя из Николаева зарплату сотрудников, попала в дорожную катастрофу.

Последствия ужасны: перелом позвонка, полная неподвижность. И это — с матерью двух

маленьких детей…

Первое время Гале помогала ее мать, жившая с ними. Но увидев, что дело пахнет

керосином — несчастная, кажется, прикована к постели навсегда, быть служанкой у

недвижной дочери и внуков не захотела и уехала в свое село. Родная мать.

Аспирант Василий Лагин повел себя по-другому. Он взял годичный академотпуск

и приехал домой. Вел себя в высшей степени достойно: ухаживал за женой и детьми, добился обследования пострадавшей в лучших клиниках Союза, делал все возможное и

невозможное, чтобы поставить ее на ноги. Ей сделали несколько операций, укрепили

позвонок металлическими скобами, провели ряд реабилитационных курсов и болезнь, наконец, отступила.

Галя стала ходить. Сначала понемногу, выпрямившись жердью, после — все лучше

и лучше. Получила инвалидность, вновь стала матерью-хозяйкой своей семьи. Но за то

96

время, что Вася ставил ее на ноги, в аспирантуре произошли неблагоприятные изменения: умер его престарелый научный руководитель. На судозаводе разукомплектовали ценный

экспериментальный прибор. В общем, научная карьера Лагина полностью накрылась, и он

вернулся в свой институт на должность старшего преподавателя.

Клянусь читателю, я никогда не злорадствовал по поводу сбоя в научной карьере

друга, хотя его проводы в аспирантуру вычеркнуть из памяти не смог. Зарплата старшего

преподавателя, без степени и звания, небольшая, прокормить семью трудно. Мне удалось

устроить Васю в моем районе на должность директора Загоряновской средней школы. Дал

ему самые лестные характеристики в районо и райкоме, сказал, что сельскую

директорскую палитру достойно украсит вузовский преподаватель, пообещал, что быстро

введу его в курс дела. Таким образом, мы стали коллегами.

Но жизнь не уставала преподносить Васе новые сюрпризы. Пришла перестройка, демократия и гласность, стала быстро разваливаться сельская инфраструктура, резко

сократилось количество рейсов автобусов в пригородные села. Директору школы Лагину, проживавшему с семьей в городе, добираться на работу в село с каждым днем

становилось труднее. Да и проезд подорожал настолько, что ездить туда стало

материально невыгодно. Пришлось Васе кататься до Загоряновки на велосипеде — и это за

20 километров! Потом упал, повредил ногу и с тех пор хромает.

К тому времени я уже работал в Херсоне завучем 51-ой школы, но друга детства не

забывал: договорился с директором, что она возьмет его на должность заместителя по

хозяйству, с часами физики в старших классах. Так Вася стал завхозом.

Когда через год я открыл еврейскую школу, то предложил ему перейти на такую

же должность ко мне. Опять-таки с часами по физике в старших классах. Вася перешел и

вряд ли жалеет: здесь у него зарплата повыше, чем если бы он оставался в Загоряновке. И

вот уже 15 лет мы работаем вместе. Несостоявшийся ученый и директор городской

средней школы, которому в молодости его нынешний завхоз предвещал унылое

прозябание с задрипанными селянами. Так в жизни тоже бывает.

На старости Василий Яковлевич Лагин, сын педагога-украиниста, стал

убежденным националистом. Побаливает поврежденная в бытность его работы на селе

нога. Теперь он никогда не расстается с палочкой. Ковыляет по городу потихоньку, охотно здороваясь со своими бывшими студентами. Расспрашивает их об успехах. О себе

говорит, что работает заместителем директора. Очень не любит Россию. Считает, что она

виновна во всех наших бедах. Часто спорит по этому поводу с персоналом школы, своими

подчиненными, которые его сознательно заводят; тогда он выходит из себя и начинает

кипятиться. Люди довольно переглядываются, им это нравится — спорить с украинским

националистом, который, как и они, русские и украинцы, трудятся в еврейском учебном

заведении.

Дети его живут в Киеве. Дочь, красавица Ирочка, мать двоих детей, окончила

Киевский институт