Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Решение, мне представляется, может носить только констатирующий характер: слушали сообщение господина Калинича, подкрепленное таким-то экспериментом. Присутствующие неоднократно собственноручно проверили возможность передачи различных предметов из одной емкости в другую, и никаких оснований подозревать автора в некорректности эксперимента не выявлено. Постановили — считать автора пионером в этой области и рекомендовать развивать эти работы далее в данном направлении. Пожалуй, и хватит. Вас устроит такое решение, Леонид Палыч?
— Вполне, — сказал Калинич.
Сермягин сел, а Аня спросила присутствующих:
— Другие предложения есть? Нет других предложений. Возражения? Поправки? Дополнения? Нет. Отлично. Тогда попрошу поднять руки тех, кто согласен с принятием такого решения.
Аня подняла руку, а следом за нею — большая часть слушателей.
— Явное большинство, — сказала Аня. — Я попрошу всех присутствующих, согласных подписать только что принятое решение, подойти ко мне по окончании семинара и сообщить свои координаты. Сегодня к концу дня решение будет отредактировано и отпечатано. Я созвонюсь с каждым и приеду к каждому по очереди в удобное для вас время, чтобы подписать его. Вопросы есть? Нет. Благодарю всех присутствующих. Все, семинар окончен.
XXV
В кабинете у Бубрынёва было жарко. Академик отчитывал докторов наук, как набедокуривших школьников. Те в ответ оправдывались, как могли, порой срывались на крик, сетовали на скудное финансирование научных исследований, на нехватку времени, на недостаточную квалификацию сотрудников, на плохое материальное снабжение, на устаревшую технику, на дурацкие законы и распоряжения министра, на нерадивость заказчиков. В общем, на все, чем только можно было оправдать отставание от плана. Бубрынёв так кричал на заведующих подразделениями, что посадил голос, и без конца пил воду. Досталось всем присутствующим, за исключением Калинича. Бубрынёв почему-то обходил его стороной. Высказывая претензии своим жертвам, он то и дело посматривал на Калинича, как бы прося у него поддержки. Калиничу порой рефлекторно хотелось поддержать академика, особенно когда его притязания были небезосновательны. Но он строго следил за собой и ни разу не кивнул головой в знак согласия и не опустил глаз, подавляя в себе рефлексы, заложенные от рождения.
Заканчивая совещание, Бубрынёв порылся в бумагах на рабочем столе и, взяв в руки листок с голубой министерской печатью, сменил строгую мину на непринужденное выражение лица и позволил себе, наконец, улыбнуться.
— Ну, а теперь о приятном. Вчера министр выделил нам крупное финансирование на поисковые работы. Так что теперь мы сможем заняться поиском новых научных направлений. Прошу всех здесь присутствующих подумать о тематике предстоящего поиска и… — генеральный придвинул к себе перекидной календарь и перевернул несколько листков, — и… ровно через две недели, в последний четверг текущего месяца доложить на очередном совещании в этом кабинете. Доклады должны быть обоснованы, так как мы собираемся в первую очередь развивать наиболее перспективные, актуальные работы прикладного плана. Я не стану утомлять вас чтением приказа министра — просто введу в курс дела. Если кто-то из вас или ваших подчиненных уже имеет какой-то конкретный задел, в особенности экспериментальные наработки, мы его с удовольствием поддержим и обязательно отметим крупной денежной премией, повышением в должности. Министр обещал за работы, могущие внести крупный вклад в народное хозяйство, присвоение докторских степеней и высших званий без защиты диссертаций — только по представлению нашего ученого совета. Официально, через ВАК. Подчеркиваю, через ВАК! Как у Сергея Палыча Королева в свое время! Допускаются, как говорится, вариации на эту тему. То есть, можно создать один поисковый отдел или в уже имеющихся отделах специальные поисковые группы. По этому поводу я хотел бы выслушать аргументированные мнения каждого из вас, так что прошу основательно подготовиться. Вот все, что я имел вам сообщить. Вопросы ко мне имеются? Нет? Общие объявления у кого-нибудь есть? Тоже нет.
Бубрынёв умолк, и его черные, как угли, глаза сверкнули ярким сатанинским блеском и проворно забегали из стороны в сторону в поисках желающих задать вопрос или сделать объявление. Но таковых не оказалось. Бубрынёв встал и едва заметно поклонился присутствующим, прощаясь.
— Что ж, тогда всем спасибо за участие. Сергея Михалыча Чаплию, Леонида Палыча Калинича и Веронику Никаноровну прошу на несколько минут задержаться. Остальные свободны. До свидания, господа.
Участники совещания непринужденно зашумели, поднимаясь с мест и разминая затекшие ноги. Заскрипели кресла, освобождаемые от тяжести тел и передвигаемые на свои прежние места. Открылась дверь, и все направились в свои отделы, оглашая институтский коридор оживленными комментариями недавнего совещания, приказа министра и прочими разговорами — как рабочими, так и праздными. Когда в кабинете никого, кроме самого Бубрынёва и приглашенных уже не осталось, он кокетливо обратился к секретарше, которая складывала ноутбук, готовясь запереть его в сейф:
— Вероника Никаноровна, проветрите, пожалуйста, помещение и приготовьте нам сего-того перекусить. А мы сейчас…
Бубрынёв отворил небольшую дверь в стене позади его рабочего кресла с левой стороны кабинета и жестом пригласил войти Чаплию и Калинича. За дверью оказалось небольшое помещение — курительная комната, как догадался Калинич, а за нею — комфортабельный туалет.
— Пойдем, мужички. Надо после совещания по сса-а-а-дику пройтись! — по-панибратски предложил Бубрынёв и нарочито громко расхохотался.
Его совершенно не волновало то, что все это слышит Вероника Никаноровна. Чаплия поддержал шефа развязным смехом, а Калинича от такого хамства основательно покоробило.
Тщательно вымыв руки и высушив под мощной струей горячего воздуха электросушилки, они вошли в кабинет, где на журнальном столике их уже ожидал импровизированный ужин и нераспечатанная бутылка коньяка с красивой надписью на этикетке: «Cognac CAMUS».
— Сергей Михалыч, не теряй времени, распечатывай и наливай. «Из Парижу» недавно привезли. У меня еще «Мартель» имеется. Устали ведь после напряженной работы за целый день. А я пока домой позвоню — предупрежу, что задержусь.
Чаплия взял бутылку и попытался прочесть надпись на этикетке и высказал восхищение:
— О! «Камус»!
При этом он сделал ударение на «а».
— Деревня! — упрекнул его Бубрынёв, щелкая клавишами телефонного аппарата. — Не «Камус», а «Камю»?! Во французском ударение всегда на последнем слоге. К тому же «эс» в конце слова не читается. Верно, Леонид Палыч?
Калинич не успел ответить на его вопрос, так как академик заговорил в трубку:
— Зиночка, привет, дочура! У меня полминуты всего — я с работы. Совещание затягивается, так что кушайте без меня. Все, золотце мое. Целую. Извини, меня люди ждут. Извини. Пока.
Он положил трубку и отключил связь. Вошла Вероника Никаноровна с дымящимся кофейником, источающим щекочущий ноздри аромат деликатесного кофе.
— Иван Лукьяныч, я Вам еще нужна? — спросила она, поставив кофейник на подставку.
— Нет-нет,
