и аплодисментами, а оратор уступил место дородной даме предпенсионного возраста. Она предстала перед слушателями, демонстративно посмотрела на часы, изображая необыкновенную занятость, и с недовольным видом, опершись рукой о кафедру, стала терпеливо ожидать тишины. Аня вынуждена была встать и попросить аудиторию успокоиться. Когда установилась относительная тишина, дама величаво тряхнула еще густыми волосами, окрашенными в неестественно белый цвет и ниспадающими на ее полные круглые плечи, и начала низким грудным голосом:

— Медицинский университет, профессор кафедры физики Смолкина Паллада Ильинична. Я с интересом слушала сообщение Леонида Павловича и наблюдала его эксперимент. Однако, уважаемый докладчик, хочу напомнить, что в науке один, два, три удачных опыта еще ничего не значат. Нужна многократная повторяемость разными, независимыми экспериментаторами. А Вы сами же исключаете эту возможность. Я все-таки думаю, что продемонстрированное здесь ваше «изобретение» есть не что иное, как продуманная, очень тонко подстроенная мистификация.

Бойкой, энергичной походкой Паллада Ильинична прошла между рядами, по-военному чеканя шаг, и вернулась на место. Калинич хотел было ей ответить, но Аня остановила его красноречивым жестом.

— Не сейчас, Леонид Палыч. Не сейчас. Вы уже отвечали на вопросы. Пусть слушатели высказывают свои мнения. В заключительном слове все скажете. — Она обратилась к аудитории: — Кто-нибудь еще желает выступить?

Перед аудиторией предстал сухощавый субъект лет пятидесяти. Однако его наполовину поседевшие волосы, подстриженные «под ежик», были еще довольно густыми и жестко топорщились на темени. Он не стал заходить за кафедру, а остановился в паре метров от первого ряда и, темпераментно жестикулируя, бойко заговорил чуть хрипловатым, но громким голосом:

— Турвонов, доцент химико-технологического университета. Я буду краток и много времени у вас не отниму. Хочу кое-что конкретизировать — расставить, так сказать, точки над «і». Не так давно я прочитал в какой-то из местных газет, что в направлении телепортации ведутся работы в институте академика Бубрынёва. Под его непосредственным руководством, стало быть. И он сам говорил об этих работах в своем эксклюзивном интервью корреспонденту. А господин Калинич, о котором академик говорил с почтением, как о непосредственном участнике работ по телепортации, трудится в этом НИИ. Под началом академика Бубрынёва, то бишь. Хочу сделать акцент на исключительной корректности, с которой академик высказывался в этом интервью. Так почему же наш уважаемый докладчик утверждает в своем сообщении, что это его единоличный труд? В коллективе, насколько я знаю, единоличных трудов не бывает. Так что давайте соблюдать научную этику. В любой работе каждый исполнитель должен занять соответствующее ему место. Но никто, даже мальчик-лаборант, который только закручивал гайки или, скажем, паял контакты, не должен быть исключен из списка соисполнителей. Время изобретателей-одиночек давно прошло. Да оно, собственно, никогда и не наступало. Так что, уважаемый Леонид Павлович, будьте, пожалуйста, корректны. Вот все, что я хотел сказать.

Турвонов отправился на место, а Калинич поднялся было, чтобы возразить ему. Но Аня, так же, как и в прошлый раз, осадила его категоричным жестом.

— Есть еще желающие высказаться? — спросила она.

— Позвольте мне, — выходя из рядов, сказал тучный старик с обритой наголо головой.

— Да, да, прошу Вас, — приветливо пригласила его Аня.

— Если Ваши утверждения справедливы… — начал было бритоголовый, но Аня прервала его, попросив представиться.

— Простите, забыл. Сермягин Кузьма Дементиевич, институт проблем энергетики.

Сермягин сказал, что когда-то думал над чем-то похожим, чувствовал, что должны существовать некие Вселенские Уравнения, объединяющие базовые физические величины воедино. Но, не найдя никаких решений, оставил это увлечение и занялся проблемами энергетики. Он допускает возможность правоты Калинича, однако примет его утверждения как истину лишь после того, как внимательно изучит логику его рассуждений и все математические выкладки. Он сделал паузу, достал из кармана измятый носовой платок не первой свежести, отер им глянцевитую лысину и продолжил:

— Я, как ученый, должен принимать непредвзятые решения. Сегодня меня не волнует, почему свойства мира именно таковы, как утверждает господин Калинович.

— Калинич, — поправила его Аня.

— Благодарю Вас, дорогая Анна Никитична. Конечно же — Калинич. Это я так, оговорился. Со мной это в последнее время частенько случается. Пока что я просто на основании увиденного и, веря на слово господину Калиничу, допускаю, что они именно таковы. Но представьте мне верное решение, и я в него поверю без оговорок. Вообще-то, верность решения нашего докладчика подтверждается виденным нами экспериментом. Но наши скептики даже то, что видят своими глазами, стремятся отрицать, игнорируя собственные органы восприятия окружающей действительности. Такова природа человека. Ее не изменишь. Но ничего не поделаешь, если Господь Бог сотворил человечество именно таким и никаким другим. Самый надежный способ убедить — показать работающую установку. Но сразу вас, господин Калинич, подавляющее большинство все равно не признает. Люди будут сомневаться, подозревать вас в мошенничестве, мистификации и еще Бог знает в чем! Они не привыкли к таким технологиям. А привычка, как всем известно, «свыше нам дана».

Сермягин закашлялся, приложив к губам затертый носовой платок. От кашля его лицо и лысина стали красными, как помидор. Наконец, подавив приступ кашля, он продолжил:

— Если Ваши утверждения справедливы, то Ваше новшество несет коренное преобразование условий существования человеческого общества на нашей планете. Да, серьезный вызов обществу, ничего не скажешь. Но если обществу не делать вызовов, оно начнет хиреть, чахнуть, гнить изнутри. Так что вызов как раз своевременный. Теперь остается только дождаться, когда государство и предприниматели подхватят эту идею и начнут вкладывать в нее средства. Мне искренне хочется верить в то, что суть доклада Леонида Палыча подтвердится по всем статьям, и его работа будет должным образом оценена ученым миром и всем человечеством. А господину Калиничу будут справедливо присуждены высшие ученые титулы и, я в этом уверен, Нобелевская премия. И еще — нельзя не отметить недюжинную смелость Леонида Палыча. Любая трибуна — это коридор. И он имеет стены. А научная трибуна — это особо узкий и извилистый коридор. Собственно, сложнейший лабиринт. Нужно быть очень смелым и отважным, чтобы войти в него на скорости современного прогресса, ибо можно больно удариться об эти стены с риском расшибиться. Как видим, господин Калинич отважился на это и решился выступить с этой трибуны. Благодарю Вас, Леонид Палыч, за интересное сообщение, а аудиторию — за внимание.

С этими словами Сермягин сел, и тут же его место занял долговязый худощавый мужчина лет пятидесяти. Он держался строго и прямо. Его безукоризненная выправка выдавала в нем военного.

— Высшее военное училище связи и управления. Профессор Пародов, — отрекомендовался он. — Я не верю в истинность того, что утверждает докладчик. Если бы это было верно, то такому великому