– И не сорвет. – Кудрявый цыган стал напяливать трико. – Я знаю троих… нет, четверых, кто пытался делать это для теток. Все прогорели. Тетки приходят с мужьями, те плюются, закатывают сцены, могут стволом пригрозить…

– Побазаришь с Оло, – протянул руку Лелик. – Он пацан клевый. И приходи к нам, во вторник.

Сергей удивился, с какой легкостью африканец использует русский новомодный жаргон.

– Мальчики, две песни, семь минут, не тормозим, – прошипел в скрытом динамике голос ди-джея. За стенкой снова заухала музыка.

– Но ведь это… нормально. – Сергей не знал, как подобрать слова, чтобы никого не обидеть. – Мне так кажется – это нормально, чтобы для женщин…

– Мне тоже так кажется, – подмигнул африканец. – Но ты хочешь иметь много бабла? Хочешь? Тогда танцуй для мужиков.

Слепой Арлекин упирается в педали дивного воздушного велосипеда. На лбу и глазах розового весельчака – черная пиратская повязка, остроконечный колпак сбит набок. Мир внизу тонет во мраке, лишь полыхают карминовые угольки над выходами из секторов. Два сиреневых луча скрещиваются на цветочном наряде Арлекина. Человек в трико, перевитый багровыми лилиями, поднимает факел. Все его видят и догадываются, что он собирается сделать. Он подожжет канат в ту секунду, когда я буду в полете. Одновременно с началом сальто. Верхняя оболочка каната вспыхнет, пропитанная горючим составом, но внутренняя выдержит мое приземление…

Мой Арлекин – добрый, он ближе к белым клоунам, чем к рыжим. В свое время костюм сочиняли три недели, в нем хороши не только светящиеся цветы, помпончики и циклопические пушистые пуговицы. В нем масса скрытых хитростей и уловок. Например, когда я полечу вниз, за спиной развернутся и смешно захлопают крылья. Никакого толку от них нет, каждому понятно, но с крылышками гораздо веселее. А во второй части трюка, когда мне предстоит расстаться с верным железным другом, костюм выпустит под куполом три крошечных забавных парашюта, пятнисто-зеленых. Заиграет заста-вочка «ты в армии теперь», застучат винты вертолетов, и зрителям станет уморительно смешно. Обычно зрители держатся за животики, когда из-под купола, растопырив конечности, слетает Арлекин, весь такой в розовой пижаме с пионами и слониками, а за спиной – три военных парашюта.

Это тоже я придумала сама, но никто не верит.

Арлекин на лету отдает честь, прожектора мечутся по залу, вертолеты ревут, все смеются. Наступает единственный момент в номере, когда приходится расстаться с велосипедом. Конечно же, я спускаюсь не на парашюте, меня держит страховка. А велосипед я отбрасываю после трамплина, разгоняюсь с самой верхотуры, взлетаю вместе с ним под купол и там… выпускаю парашют, одновременно поджимая ноги. Велосипед по инерции летит вперед, грозя всей суставчатой массой обрушиться в средние ряды. На то и рассчитан эффект, зрители сжимаются в панике, порой вскакивают с мест, хотя бояться им нечего. Велосипед к этому времени зафиксирован двумя тросами, что препятствует превращению его в маятник. Но со средних рядов выглядит более чем убедительно – короткий трамплин, и груда металла летит прямо в лицо, никакого каната, башни, площадки или хотя бы сетки, куда слепому Арлекину следует свалиться…

Пять минут воздушных порханий, а перед этим – пять лет каторги.

Программа в Москве оказалась спрессованной. Но мне не привыкать к прессу. Мне никак не привыкнуть к стыду, Марк. Я ведь не заслужила этот стыд.

Ты научил меня работать честно, так, будто в зале всегда королева Британии и Папа Римский. Ты мог не сомневаться – я не подведу. И не только я, Арлекин с повязкой на глазах, но и все твои дети. Никто из цирковых не способен подвести, это не черта характера, это глубже, как общий цвет глаз или акцент. Мы преданы цирку, это очень удобно, правда, любимый?

Мы преданы цирку даже тогда, когда выясняется масса подробностей. Например, Арлекину доносят про девушек из отеля или про девушек на теплоходе посреди Москвы-реки. Чудесный теплоход, он увешан гирляндами, свистит, пыхтит и подмигивает дурочкам, оставшимся на берегу. Там, на теплоходе, крайне важные совещания по вопросам отечественного шоу-бизнеса. В какую сторону ему развиваться, несчастному нашему бизнесу, а? Совещание непременно проводится в присутствии сучек из модельного агентства «Крейзи герлз». В газетах об этом агентстве ничего не пишут, но заезжие иностранцы неизменно участвуют в шоу. Выездные праздники, это так замечательно, Марк. Прежде я думала, что такое творится только в Штатах. Но Москва далеко обогнала американцев, Москва всех оставит позади…

Все это ерунда, не стоящая моего внимания, ведь главное – что мы любим друг друга. Я говорю, что не желаю тешить нефтяных буржуев, но в результате соглашаюсь. Потому что это цирк. Я говорю, что не желаю выслушивать от очередной идиотки, как она любит моего мужа, но в результате проглатываю.

Кстати, публика презабавная.

Американцев не зря сравнивают с детьми, часто они непосредственны и восторженны. Люди, собравшиеся в первый вечер на московское представление, не производили впечатления детей.

У русских – все всерьез. Все по Достоевскому, по Гоголю, чтоб им не родиться. За семь лет слепящего фурора я отвыкла, что мной никто не интересуется. Столы в фойе приседали под мидиями и грудами улиток. Надраенные рюмки тянулись следом за «мартелями», точно солдаты за пузатыми генералами. В гардеробах взывали к мщению тени мертвых соболей и леопардов. Публика лениво косилась на сцену, лениво пошевеливала окольцованными плавниками. Одна рука вращает телефон с алмазными вкраплениями, другая рука скользит по голой спине подружки. В Бангкоке сейчас сыро… захожу вчера к Чубайсу… мы шашлыки в Барвихе жарили… квоты на вывоз объявят завтра… цены в Лондоне не растут… сыну купила жеребца… сорок гектаров в Одинцово… берем сеть заправок…

У русских все всерьез.

Цирковые откатали свой кусок вечера, поливая опилки потом. Дождавшись жиденьких хлопков и своих букетов, уступили место попсе, затем оркестр грянул любимый русский вальс про Владимирский централ, и закружились на свежем ковре первые пары. Арлекин отклеил ресницы, румяные щеки и колпак, Арлекин трижды набрал номер, услышал, что теплоход еще плывет и очень важное совещание никак не закончится. Тогда Арлекин с размаху сшиб со стола вазы с цветами, коробки праздничной амуниции, хлопнул дверью и поплелся к соседям. Арлекину было стыдно ехать к родителям одной.

– А пошли с нами? – поманили всегда веселые гимнасты. – Говорят, тут рядом хороший кабачок. У Ки-рочки там друзья работают. Тут без друзей никуда не попадешь.

Остаток ночи Арлекин крутится на барном стуле, ерзает в кресле, якобы смеется, что-то кому-то отвечает, даже рассказывает анекдоты. Знакомится с дяденьками, спустившимися сюда из того же цирка. Естественно, нефтяные дяденьки не узнают безумную девушку с горящего велика, они такие серьезные, что отвыкли шутить. В каждой улыбке они ищут подвох. Зато когда понимают, что наказания не последует, они скидывают галстуки, строят в вазочках композиции из зеленых купюр, на спор пьют метр текилы и играют в «медведя». Это когда после очередной совместной рюмки надо хором прятаться под скатерть, а выигрывает тот, кто последний усидит за столом.