Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы не передо мной должны извиняться, – оборвал его Гриффин.
– О да, разумеется, ваша светлость. – Лавочник развернулся лицом к Полине, но глаза на нее поднять боялся.
– Мисс Симмз, примите мои глубочайшие извинения: и в мыслях не держал ничего дурного. Я очень сожалею, что вы приняли мои слова близко к сердцу.
– Ну, что скажете? – обратился к ней герцог. – Вы принимаете его извинения, мисс Симмз?
Полина хмуро посмотрела на лавочника: в его извинениях не было ни одного искреннего слова. Сказать «сожалею» не то же самое, что извиниться за нанесенную обиду. Да он нисколько и не сожалел о сказанном, и, не будь с ней герцога, она бы непременно так ему и сказала, если бы у нее, конечно, хватило на это смелости.
Но она здесь с Гриффом, и он привез ее сюда, потому что хотел порадовать, разве не так? Потому что взял на себя роль доброго волшебника в сказке для практичной девушки по имени Полина.
– Пожалуй, да, – как можно спокойнее ответила Полина, свыкнувшись с отведенной ей ролью.
– Прекрасно, – потирая руки, кивнул герцог. – В таком случае составим список заказа. Возьмите бумагу, Снайдлинг.
Лавочник, вздохнув с облегчением и вернувшись за прилавок, открыл на чистой странице толстую тетрадь в кожаном переплете и обмакнул перо в чернила.
Грифф начал диктовать, уверенным тоном перечисляя авторов и названия книг.
– Мы начнем, пожалуй, с миссис Радклиф и миссис Уолстоункрафт. И еще всех современных поэтов. Байрона и ему подобных тоже занесите в список. «Монах», «Молль Флендерс», «Том Джонс». Хороший перевод «Житейские премудрости для молодых особ», «Фанни Хилл»… Этой, пожалуй, два экземпляра.
Снайдлинг перестал записывать и, подняв глаза на герцога, осторожно спросил:
– Я ослышался, или вы действительно сказали, что эти книги предназначены для библиотеки юной леди?
– Да.
– Ваша светлость, могу я предложить…
– Нет, – резко перебил его Грифф, – не можете! Не в ваших полномочиях что-то предлагать. Вы будете продолжать записывать то, что я говорю.
У Полины пересохло во рту. Если бы он заставил лавочника корчиться от боли, вонзив кинжал в его рыхлое тело, она и то не испытала бы большего удовлетворения. Грифф выглядел в ее глазах настоящим героем.
Между тем герцог продолжал диктовать названия книг, о которых Полина никогда даже не слышала, а когда весь лист с обеих сторон оказался исписан, сказал:
– Ну что же, для начала этого хватит. Теперь насчет переплета.
Грифф обернулся к Полине и жестом подозвал посмотреть на образцы кожи. Она подошла к нему, и сердце ее заколотилось. Прошлой ночью она млела под его ласками, но те восторги бледнели перед ощущениями, которые она испытывала сейчас. Ее словно пробила молния, а он, словно не замечая, что с ней происходит, продолжал говорить ровным, будничным тоном:
– Я бы посоветовал вам остановиться на сафьяне. Лучше его ничего не придумано. Золотое тиснение для заголовков и корешков. Какой ваш любимый цвет?
– Любимый цвет? – Она с трудом понимала, о чем он говорит, утонув в его глазах. – Я… мне нравится коричневый.
– Коричневый? – Он брезгливо поморщился. – Слишком заурядно.
– Как скажете. – Полина нежно провела рукой по песочного цвета обложке книги, которая так восхитила ее при первом посещении лавки. Нежная, как масло, кожа, но совершенно непрактичная. Она попыталась сосредоточить внимание на сафьяне, о котором он говорил, и наконец решилась:
– Пожалуй, красный бы меня устроил. Пусть все книги будут в красном переплете. Это самый подходящий цвет для книг фривольного содержания, вы не находите?
– Бесспорно, так.
– И люди с первого взгляда поймут, что книга из моей библиотеки. Это послужит мне хорошей рекламой.
– Значит, красный. Решено. С форзацами под мрамор и золотым тиснением. Запишите это, Снайдлинг.
Лавочник, предвкушая барыш, сделал последние записи, и герцог спросил:
– Можно мне взглянуть на список?
– Разумеется, ваша светлость. – Снайдлинг повернул тетрадь так, чтобы герцог мог прочесть написанное.
Грифф пробежал записи глазами и, удовлетворенно кивнув, безжалостно вырвал страницу, сложил пополам и жестко сказал:
– Мне это пригодится, когда буду делать заказ у вашего конкурента.
Лавочник попытался улыбнуться. Или это был нервный тик?
– Ваша светлость, я не понимаю…
– Не понимаете? Неужели? Тогда позвольте кое-что вам разъяснить. – Грифф подошел вплотную к хозяину лавки, который оказался ниже его на целую голову. – Может, мисс Симмз и готова принять ваши лицемерные оскорбительные извинения, но я – нет.
– Но, ваша светлость…
– Не стану кривить душой и желать вам всего хорошего на прощание.
Полине хотелось заулюлюкать. Или нет – поцеловать Гриффа у всех на виду. Или, на худой конец, задержаться тут еще на какое-то время и позлорадствовать вволю.
Грифф задерживаться не хотел, поэтому потащил ее к двери.
– Не переживайте, мы найдем другую лавку.
– Но это не обязательно прямо сейчас…
– Как раз обязательно. Карета ждет за углом, но хотелось бы пройтись немного пешком. Вы не против?
– Совсем не против.
Ее ответ был для него пустой формальностью: все еще в гневе, он уже шел широкими шагами прочь от лавки.
Полина едва за ним успевала, и, заметив это, Гриффин чуть замедлил шаг.
– Простите. Я просто очень зол.
– Спасибо вам за все, особенно за урок, что преподали этому лавочнику.
Не оборачиваясь, он раздраженно хлопнул перчатками по бедру.
– Постараюсь больше вас никогда не подводить, – пробормотала Полина. – И начну прямо сегодня, с Воксхолла. Я буду самой неподходящей из кандидаток на роль герцогини, неудачницей из неудачниц.
Гриффин небрежно отмахнулся от ее слов.
– Нет, вы не понимаете. Я серьезно. То, что вы сделали… – Она не могла найти иных слов и потому сказала честно: – То, что вы сделали для меня, дорогого стоит. Никто никогда для меня ничего не делал и никто никогда так ко мне не относился.
Гриффин остановился и повернулся к ней лицом.
– Вот это меня как раз больше всего и злит.
Его взгляд сразил ее наповал. Она узнала этот взгляд и увидела в нем отражение своих чувств и эмоций. То же чувствовала она, когда обижали ее любимую сестренку. В такие минуты она была зла на весь мир, на Создателя за то, что допустил такое, ее душила бессильная ярость от чувства собственной беспомощности, от сознания, что это будет повторяться снова и снова и она ничего с этим не может поделать.