Через три дня мне принесли в «Boule de Suif» букет – лиловые ирисы и бледно-желтые тюльпаны. От Сони. Я поняла, что и предыдущий букет был от нее, а не от Мишеля Риво, как я вообразила. Еще одна надежда рухнула. В букете было письмо, слезливое, глупенькое письмо, в котором мольбы сменялись угрозами, а угрозы – нежными словами. Я разорвала его и спустила в унитаз, который в результате так основательно забило, что пришлось вызывать сантехника.

В начале лета произошло сразу несколько событий: бабушка вышла замуж за Ивана Федоровича; на свадьбу, которую отмечали по-деревенски шумно, приехала мама и пожила недельку с нами; в Академии вкуса прекратились занятия, и, похоже, навсегда – Мишель Риво вернулся домой, во Францию. А я оставила работу официантки, но не «Boule de Suif». Теперь моя должность называлась Pastry Chef, или Pâtissier. В общем, я отвечала за выпечку и десерты. Но меня не просто так повысили, этому предшествовал небольшой инцидент с участием кондитерской лопаточки.

Раньше патиссье была Мариам, девушка южных кровей и огненного темперамента. Она любила шеф-повара Филиппа, большого человека с большой душой. Большой души Филиппа хватало на то, чтоб любить не только Мариам, но и еще одну женщину в Севастополе. Севастопольская пассия родила от него ребенка. Молодая мать поспешила поделиться радостным событием с новоявленным папашей, послав ему на мобильный телефон фотографию отпрыска. Филипп в этот день, как на грех, был очень занят, и на сигнал откликнулась Мариам. Между прочим, она тоже была не так чтобы очень уж свободна – работала над партией фирменных серебряных меренг, но телефон все равно схватила, увидела фотографию и прочитала трогательную подпись. Филипп вышел из кладовой, и в лоб ему полетела кондитерская лопаточка, которой Мариам собиралась отделять испекшиеся меренги от противня. Рука девушки горячих южных кровей оказалась удивительно меткой – по лицу неверного любовника потекла кровь. Не обращая внимания на жалобные вопли раненого и на шум, который подняла сбежавшаяся челядь, гордая девушка Мариам покинула поле брани, не сняв форменной одежды. Два противня чудесных меренг остались пересыхать в духовом шкафу, пока сочувствие окружающих было направлено на Филиппа. Впрочем, кое-кто из не особо жалостливых все же возопил, что зал полон народу, что конопатенькая дочка олигарха отмечает какое-то радостное событие и привела с собой кучу друзей обоего пола и всем разрекламировала (вот кто ее за язык тянул?) эти самые фирменные «драгоценные» меренги... А готовить их, стоит заметить, куда как не просто! Мало запечь взбитые с сахаром белки в духовке до нужной кондиции, их нужно еще смазать сливочным кремом и выложить сверху решетку из пасты серебряного и золотого цветов – именно из-за нее меренги и назывались «драгоценными». Но паста в работе была весьма сложна, и, кроме Мариам, никто толком не умел с ней обходиться.

Персонал «Boule de Suif» затрепетал и приготовился к невиданному в истории кафе конфузу. Но тут я решила, что пришло время показать себя. Взяла в руки кондитерскую лопаточку (Филипп, только-только пришедший в себя, едва не потерял сознание) и принялась наносить на теплые меренги сливочный крем, а за ним – золотые и серебряные решетки. Спору нет, от волнения они у меня получились кривоватыми, но в зале были уже настолько пьяны, что ничего не заметили. Зато руководство «Boule de Suif» заметило меня и, наведя кое-какие справки, повысило в должности. Правда, формально я была только помощницей патиссье, фактически же – полновластным патиссье, потому что Мариам так и не вернулась в кафе.

Новая должность нравилась мне куда больше, чем беготня с подносами. Я чувствовала себя на своем месте, когда пекла булочки с сушеными помидорами и прованскими травами, когда сбивала суфле, когда поджигала сахарную корочку крем-брюле, но лучше всего я чувствовала себя, когда клиенты приглашали меня в зал, чтобы поблагодарить лично. Я с изумлением убедилась, что сладкое любят все, а не только маленькие дети, как я думала раньше. Вполне преуспевающие и солидные люди не видели ничего смешного и зазорного в том, чтобы полакомиться эклером или мадленой моего изготовления.

– Разумеется, – реагировала бабушка на мое изумление. – Они потому и выбились в люди, что едят много сладкого. Глюкоза страшно полезна для мозга, это я тебе как врач говорю!

Разумеется, я уже знала своих постоянных клиентов, а они знали меня. Я про себя называла их «мои сластены». Один из моих сластен приглянулся мне. Это был хорошо сложенный, но сутулый парень. Стекла очков увеличивали его глаза. Улыбка у него была приятная. Мне казалось, он пытается увидеть меня каждый раз, когда приходит в кафе. И мне казалось, что он приходит в «Boule de Suif» чуть чаще, чем этого требует его любовь к сладкому. Впрочем, иллюзий я никаких не питала. Два раза он пришел в сопровождении ослепительно красивой девушки, наверное фотомодели. Мне казалось, я видела ее в рекламе. В общем, ловить тут было нечего, да и не хотелось мне «ловить». Кого я могу поймать с такой фигурой? Все вещи стали мне малы. Задница не вмещалась в джинсы. Живот приходилось утягивать специальными трусами, а вы знаете, как выглядит утягивающее белье? Для тех счастливчиков, которые не знают, скажу: оно выглядит чертовски, вопиюще несексуально. На моих блузках не застегивались пуговицы и трещали швы. На новую зарплату я могла купить хорошую одежду, но вот был ли в этом смысл? Цецилия Ивановна посматривала на меня с ужасом, но замечаний не делала – это официанткам в «Boule de Suif» предписывалось держать себя в форме, а насчет поваров никакого распоряжения не было.

Будет судьба так будет. Нет – и не надо. Мне и одной неплохо живется.

Разумеется, я кривила душой, когда говорила это себе. Одной мне жилось плохо. Я была не из породы эмансипированных женщин, мне не хватало самодостаточности. Для прочного ощущения счастья мне необходим был рядом любимый человек... Желательно мужчина. Это я тоже успела о себе узнать. Поэтому я не оказывала Денису (услышала, как фотомодель называла его по имени) никаких знаков внимания.

И я обрадовалась, когда Денис наконец-то набрался решимости подойти ко мне.

– Этот карамельный чизкейк был настоящим искушением, Евдокси, – сказал он негромко. – Спасибо.

– Если я вам действительно угодила, зовите меня Евдокией или Душенькой, – ответила я ему таким же заговорщицким шепотом. – Терпеть не могу этого прозвища... Евдокси – так болонок называют!

– Душенька мне подходит, – согласился Денис.

В следующий раз он подошел, чтобы пригласить меня погулять. Я согласилась. Мы погуляли по набережной Москвы-реки, чопорно взявшись за руки, как школьники. Это мне понравилось. Денис не был таким порочным и самоуверенным, как другие представители золотой молодежи, на которых я уже успела наглядеться в «Boule de Suif».

Он спросил меня:

– А можно наше второе свидание будет первым?

– Как это? – не поняла я.

– Ну, классическим первым свиданием. С букетом алых роз, шампанским, хорошим ужином. А потом я мог бы отвезти тебя домой.

– Я живу далеко.