А что Родео? Он тихо вздохнул, весь дрожа. Судорожно сглотнул и попятился, положил руку на спинку водительского кресла. Снова опустил глаза, задумчиво сморщил лоб. Я прямо видела борьбу в его сердце.

Он закрыл глаза, снова открыл, заглянул в мои глаза, даже сумел сложить губы в слабой, призрачной улыбке… и кивнул. Кивнул в знак согласия, и моя душа запела, но я хотела большего.

– Я хочу услышать, как ты это скажешь вслух, – проговорила я мягко, однако совесть меня все равно мучила. Сказать такое – все равно что пнуть побитую собаку. Но мне нужно было убедиться.

Он захлопал глазами, но снова кивнул.

– Я тебя отвезу, – сказал он хрипло, устало. – Я отвезу тебя туда.

– Скажи, что обещаешь, – настаивала я, опасаясь, что он потом найдет какую-нибудь лазейку, хоть это обычно не в его стиле.

Он вскинул голову, посмотрел на меня прямо, ясными глазами:

– Обещаю тебе, Койот. Я отвезу тебя туда.

Я не могла ничего с собой поделать. По моему лицу, хотя момент был не самый веселый, расплылась широкая улыбка. Не злорадная – просто радостная. Ехать на попутках мне вовсе не хотелось. На дорогах хватает настоящих ненормальных.

Родео еще раз кивнул, а потом потер глаза, повернулся, сел за руль, разбудил Яджер, и она с рокотом вернулась к жизни.

Я устроилась на прежнем месте. На соседнее сиденье вспрыгнул Айван, и я от радости начала его тискать.

– Да, – вспомнила я, – мы должны туда попасть завтра утром, никак не позже, так что поднажми.

Он вскинул голову:

– Завтра утром? Мишка-малышка, мы сейчас в Монтане. Разве мы успеем…

– От Биллингса, штат Монтана, с заездом в Бойсе, штат Айдахо, примерно семнадцать часов езды до Поплин-Спрингс, штат Вашингтон, – сказала я, глядя на часы над лобовым стеклом. Если Родео думает, что я ничего заранее не подсчитала, он глубоко ошибается. – У нас есть примерно двадцать четыре часа на дорогу. Плевое дело. Но выезжать уже пора. Дай по газам, старик.

Родео долго смотрел на меня. Разок покачал головой.

А потом дал по газам.

Я могла бы предположить, что решение Родео отвезти меня домой после пяти лет упрямства – единственное судьбоносное решение, которое было принято в нашем автобусе в тот день, но тогда я бы ошиблась. Потому что, когда мы провели в пути еще три с лишним часа, Лестер Вашингтон тоже пересмотрел свои взгляды на жизнь – пересмотрел круто, совершил умопомрачительный вираж.

Лестер вел автобус. Мы все еще ехали по Монтане. Я сидела позади него, читала, обливалась потом, стараясь не думать о том, что должна буду сделать завтра.

Мы остановились заправиться, снова выехали, но не успели толком разогнаться, как Лестер включил поворотник и направил Яджер к выезду с автострады. Все по плану: я знала, что пора свернуть налево, на дорогу до Бойсе.

Мы поднялись на эстакаду, которая вела к нужному выезду. Там висел светофор. А за ним одна дорога вела налево, другая направо, а если никуда не сворачивать, окажешься на эстакаде, ведущей обратно на автостраду.

Яджер, дернувшись, остановилась: на светофоре горел красный. Я снова уткнулась в книгу, нашла место, на котором прервала чтение, стала читать дальше.

И так я читала, читала, читала…

И в какой-то момент вроде как сообразила, что мы стоим на светофоре ужасно долго.

Едва это до меня дошло, я услышала: вокруг засигналили.

Я подняла глаза. Автобус не двигался. Лестер сидел, сложив руки на руле. На светофоре горел зеленый. А мы не трогались с места.

– Зеленый, – сказала я и опять уставилась в книгу. И… и ничего: автобус не рванулся вперед, не взревел.

– Лестер! На светофоре зеленый! – сказала я, пощелкав пальцами.

Ничего. Точнее, почти ничего. Плечи Лестера приподнялись и поникли – от глубокого вздоха.

Машины за нами заверещали еще громче.

Я уронила книгу, влезла на сиденье с ногами, подалась вперед, чтобы рассмотреть лицо Лестера.

Вид нормальный. В смысле, не похоже, что у него инсульт, разрыв сердца или еще что-то такое, и вообще он дышит и не спит. Но лицо серьезное. Зубы стиснуты. Глаза как щелки. Губы крепко сжаты.

– Эй! – сказала я. – Лестер! На светофоре зеленый, слышишь? По-моему, те, кто едет за нами, – они, ну, надеются, что ты тронешься с места. И поскорее.

– Вон та дорога, – сказал Лестер, по-прежнему глядя вперед, но указывая рукой влево, – ведет в Бойсе.

– Ну-у… отлично, – сказала я. Вы же знаете, туда-то мы и направлялись.

Автобус не трогался. Лестер не двигался, не объяснял ничего – вообще ничего.

– Ну так… туда мы и едем, верно?

И тогда Лестер еще раз вздохнул. И выпустил руль. М-да, не самый лучший способ тронуться с места. Лестер обернулся ко мне:

– Не знаю, подруга.

– Но там же Тэмми, – сказала я, а он сказал: – Вот именно, – и его глаза налились слезами, а я сказала: – Ой, – и тут подошел Родео, которого этот хор сигналов разбудил даже под грудой одеял, и спросил: – Здорово, чувак, что случилось?

Но Лестер ничего не ответил Родео. Он смотрел мне в глаза.

– Ты нашла для Сальвадора концертный зал, чтобы он мог сыграть на скрипке для мамы, – сказал он.

– Ну да, нашла.

– Потому что для него это было важно, – продолжал Лестер, – а значит, это было важно и для тебя.

– Ну да, наверно, – сказала я, оглядываясь на машины, которые нам сигналили.

– Так поступают друзья, – сказал Лестер.

– Ну-у, да, верно. Но… послушай, ты не хотел бы обсудить это, пока мы будем ехать? Или, может, нам стоило бы свернуть на обочину?

В ответ он сказал только: – И ей тоже следовало бы так поступать.

– Кому? – спросила я, а Родео тихо ответил вместо Лестера: – Тэмми, – а я сказала: – А-а. А-а-а…

– Это ведь и есть любовь? Дорожить тем, чем дорожит другой, потому что этот человек тебе дорог. И стараться, чтобы этот человек был счастлив. Правда ведь? – спросил Лестер.

– Ну-у… ну да, наверно, а что?

– Ей следовало бы помогать мне взламывать двери. Или включать микрофон. Или, самое малое, сидеть в первом ряду, – он отвернулся, покачал головой, снова перевел взгляд на меня. – Но ей не следовало брать на себя работу охранника. Ей не следовало выгонять меня из зала. В нашей безумной затее Тэмми могла бы взять на себя любую роль, но только не роль охранника.

Он кивнул сам себе. Шмыгнул носом. Снова взялся за руль.

Я облегченно выдохнула. Но он снова уронил руки. Вот черт! Я закусила губу. На светофоре снова загорелся красный, но сигналы позади нас не умолкали.