Я набрала в грудь воздуха. Теперь самое страшное. Этап, на котором все может сорваться.

– Э-э-э… Сальвадор Вега, поднимитесь, пожалуйста, на сцену.

Даже сквозь ослепительный свет я увидела, как челюсть у Сальвадора отвисла, а глаза превратились в щелки. Увидела, как его мама изумленно обернулась к нему.

Сальвадор не шевелился.

– Сальвадор Вега, – повторила я, и мой голос предательски пискнул и чуть-чуть сорвался, – поднимитесь на сцену, ну пожалуйста?

Сальвадор не шевелился.

Все мои усилия насмарку. Эпик фейл.

Но тут я увидела, что миссис Вега толкнула его в бок локтем. Довольно сильно толкнула, между прочим. До меня донесся ее тихий голос: – Иди, михо.

И голос Вэл я тоже услышала, а он у нее пронзительный, даже когда она не кричит: – Иди, чел.

И он встал.

Покачал головой, стиснул зубы, сжал кулаки, но встал и пошел к сцене.

Я попятилась к роялю, увидела: да, она здесь, в укромном месте, куда ее спрятал Родео, пока мы все жевали завтрак. Я открыла замки. Бережно вынула ее. Достала смычок. И встретила Сальвадора у лестницы, ведущей на сцену.

И протянула ему скрипку.

– Койот, – сказал он тихим, дрожащим и определенно неприветливым голосом. Взглянул серьезно-серьезно.

– Знаю, – сказала я торопливо, смягчив тон. – Со стороны выглядит красиво, но я сама знаю, что тут много чего не так, как полагается. Навязать тебе это без спросу – нехорошо. Но на тебя никто не давит. Ты кое о чем сожалел. И мы даем тебе шанс. Не захочешь – ничего страшного. Я могу что-нибудь сбацать на укулеле, а Родео мигом сбегает за своей гитарой: его хлебом не корми, дай поиграть. Мы можем выступить вместо тебя. Все путем, – я перевела дух, придвинулась поближе. – В общем. Прости, что мы расставили тебе ловушку. Но… Если тебе нужен шанс сыграть это соло для мамы: на сцене, с софитами, перед публикой, то… это он, – я сунула ему в руки скрипку. Руки взяли скрипку непринужденным, привычным движением.

Он посмотрел на инструмент. Потом на публику в зале. Потом на меня.

– Я с тобой еще поквитаюсь, – сказал он. Но не сунул мне скрипку. И не пошел обратно в зал.

Нервно сглотнул. Так нервно, что я видела, как движется кадык на его тощей шее. – А песня как называется? – спросила я.

– Чего?

– Песня, которую ты будешь играть. Как она называется?

– А-а. Это самое, Соната номер два. Для скрипки. Соль минор. Соната Генделя.

– Ага, – я повернулась, пошла обратно к микрофону, но Сальвадор схватил меня за руку:

– Койот, она, это самое… длится целых десять минут.

Я улыбнулась:

– Тогда давай начнем поскорее.

Я вышла к микрофону:

– Встречаем Сальвадора Вегу из Орландо, штат Флорида, где он был первой скрипкой в… – я осеклась, посмотрела на него, стоявшего в полумраке рядом.

– В Молодежном оркестре Орландо, – пробурчал Сальвадор.

– Где он был первой скрипкой в Молодежном оркестре Орландо, – договорила я. – Сегодня он сыграет для вас Сонату номер два. Для скрипки. Соль минор. Сонату Генделя, – я широко раскинула руки, поклонилась. На одну-две секунды повисла неловкая пауза.

Я снова придвинулась к микрофону:

– Сейчас полагается хлопать.

И все захлопали, и я вышла из круга света и прошла мимо Сальвадора, а он был все еще довольно бледный и пялился на меня довольно кровожадно. Я хлопнула его по плечу мимоходом и шепнула: – Живи так, чтоб ни о чем не жалеть, брат.

Я спустилась в зал, села на первое место в первом ряду, с краю. Вэл, сидевшая в середине ряда вместе с остальными, тут же вскочила, перебежала ко мне, плюхнулась рядом. Она широко улыбнулась, подняла кулак, и мы ударились кулаками, а потом откинулись на спинки кресел, чтобы послушать музыку.

Сальвадор подошел к микрофону. Не стану врать: по нему было видно, что он весь на нервах. Он попробовал улыбнуться публике, но улыбки надолго не хватило. Несколько раз провел смычком по струнам, покрутил какие-то большие болты на грифе скрипки, настраивая ее как полагается. Я была потрясена: надо же, умеет настраивать скрипку на слух.

Потом он прижал скрипку к шее, приблизился к микрофону и, держа смычок на струнах, вдохнул всей грудью и собрался уже начать… но помедлил. И подался вперед, чуть ли не припав губами к микрофону. И уставился на одного человека в первом ряду.

И сказал: – Es para ti, Mamá[20].

Я увидела боковым зрением, что миссис Вега утирает глаза платком.

Ох уж этот Сальвадор.

И тут он заиграл.

И музыка полилась из деревянной скрипочки в его руках, закружилась в воздухе, наполнила полутемный зал.

Тут несложно было бы впасть в поэтическое настроение, восторженно наговорить с три короба, как красиво он играл, какой гипнотической была музыка и как она нас заворожила. И, конечно, все это было бы правдой. Он действительно играл красиво. И музыка была гипнотическая. И мы все сидели завороженно – так здорово все получилось. Все правда.

Но обычно говорить такие слова – только время попусту тратить. Потому что никакие слова, никакая поэзия не могут передать, каково было сидеть там и слушать, как этот самый Сальвадор играет на этой самой скрипочке. Это было просто нечто.

Родео говорит, что любое место под открытым небом может быть церковью, потому что среди природы всегда можно ощутить присутствие бога.

Ну, в общем, в тот день мы с Родео, похоже, обнаружили, что присутствие бога можно ощутить и в помещении.

Сальвадор был в заношенной майке, дырявых джинсах и пляжных шлепанцах. Но, скажу я вам, в эти минуты он был так красив, что элегантный фрак и тысячедолларовые туфли были ему без надобности. Ох уж этот Сальвадор – на той сцене он смотрелся героем. А играл как ангел. Да, не только его музыка – чудо, но и сам Сальвадор тоже нечто.

Боже мой. Этот парень умеет играть. На сцене он выразил музыкой не только свои заветные чувства. Но и мои тоже.

А теперь напомню вам, что песня, как предупредил Сальвадор, длилась десять минут.

И вот на что я буду досадовать всю жизнь – так это на то, что мне удалось наслаждаться ею только четыре минуты.

Потому что на пятой минуте Вэл оглянулась. И вздрогнула. И толкнула локтем меня, и я тоже оглянулась.

Посмотрела в глубь зала, мимо последнего ряда кресел, еще дальше, в приоткрытые двери. Перевела взгляд с фойе на стеклянные двери главного входа в Центр исполнительских искусств.

И разглядела охранника, который, приставив ко лбу руку козырьком, заглядывал в стеклянные двери, а другой рукой нащупывал в связке нужный ключ.