– Там мужчина, – выдохнула я, полагая, что это все объясняет.

– Мужчина? – переспросила она.

– Да. Он меня преследовал.

Я указала в ту сторону, откуда пришла. На дорожке никого не было. Я лихорадочно оглядела темный парк.

Женщина посмотрела на меня.

– А я удивилась, чего вы бежите.

У нее была резкая манера речи и низкий приятный голос. Только теперь я поняла, что это была мисс Кеплер.

Еще никогда в жизни я не испытывала такой стремительной смены настроения. Я произнесла ее имя и безотчетно схватила за руку. Она сделала шаг назад и удивленно уставилась на меня. Ее глаза широко распахнулись. Она, похоже, меня не узнала. Буквально за пару секунд я успела рассмотреть ее всю. Вблизи она оказалась еще красивее, чем я ее помнила. Платок, небрежно повязанный на голове, подчеркивал форму ее лица, чуть удлиненного, узкого, с острыми скулами. Широкий печальный рот. Узкие губы, темная помада. Но больше всего меня заворожили ее глаза. Черные и блестящие, как мокрая галька. Я поняла, что немного ее напугала, и принялась объяснять, откуда мне известно, как ее зовут. Она слушала с похвальным спокойствием. Осмелюсь предположить, что со стороны я, наверное, казалась совсем сумасшедшей. Она вырвала у меня руку и подняла ее, чтобы прервать мой сбивчивый монолог.

– А как зовут вас? – спросила она.

– Ребекка, – ответила я. – Ребекка Смитт. С двумя «т».

Мисс Кеплер протянула мне руку ладонью вниз. Прикоснувшись к кончикам ее полусогнутых пальцев, я машинально склонила голову. Кажется, даже сделала реверанс.

– Любой друг Коллинза – мой друг, – сказала она.

Я ответила, что не назвала бы себя его другом.

– Тогда кто же вы?

– Я просто хожу к нему на консультации.

Мисс Кеплер поджала губы, как будто это различие ничего для нее не значило.

– И вы пришли сюда следом за мной?

– Боже правый, конечно, нет! – воскликнула я. – Я всегда хожу в парк после наших сеансов. Чтобы подумать, собраться с мыслями.

– А что за мысли?

– Я даже не знаю. – Я беспечно махнула рукой.

– Мрачные мысли?

– Иногда.

– Наверняка даже чаще, чем иногда. Иначе вы не ходили бы к Коллинзу.

– Да, пожалуй.

Я спросила, бывают ли у нее мрачные мысли.

Она легонько пожала плечами и отвернулась к перилам.

– А разве бывают другие? – задумчиво проговорила она, глядя на раскинувшийся внизу город. Потом вынула из кармана пальто пачку «Консулейт», и я сразу решила перейти на эту марку. Она предложила мне сигарету и дала прикурить от своей золотой зажигалки. Мы молча курили, а затем мисс Кеплер внезапно спросила:

– Вы же понимаете, что он гений?

– Гений? – удивилась я.

– Да. Гений, – убежденно проговорила она и обернулась ко мне. Она стояла, прижавшись бедром к ограждению, и держала сигарету между указательным и средним пальцем буквально в двух дюймах от губ. На ней были темные замшевые перчатки. Контур ее верхней губы представлял собой идеальный «лук Купидона».

– Вы давно к нему ходите? – спросила я.

Она выдохнула тонкую струйку дыма.

– Уже несколько лет. Но все равно этого мало. Он – человек уникальный. Других таких нет. Все, что он говорит, всегда бьет точно в цель. Он распознает твою ложь еще прежде, чем ты распознаешь ее сама.

– Значит, вы тоже ему врете?

– Моя проблема не в том, что я вру Коллинзу, – сказала она. – А в том, что я вру себе.

Я кивнула. Что-то подобное мог бы сказать сам Бретуэйт.

– Он вас не пугает? – спросила я.

– Пугает? Коллинз? – Она рассмеялась. – Конечно, нет.

– У вас нет ощущения, что он может заставить вас делать все, что он хочет?

– Дорогая моя, я и так делаю все, что он хочет. – Она поднесла сигарету к губам и глубоко затянулась. Потом медленно выдохнула, не сводя взгляда с вечернего Лондона, и опять повернулась ко мне. – Наверное, нам пора по домам. Пока не явился еще один призрак.

Мы спустились с холма и направились к боковому выходу из парка. Она взяла меня под руку. Пар от нашего дыхания плыл в темном воздухе белыми облачками. Мисс Кеплер была чуть выше меня. Мне было приятно идти с ней под ручку. Я чувствовала себя защищенной. Нас могла бы преследовать целая армия мужчин, мне все равно было бы вовсе не страшно. Меня охватило удивительное ощущение сестринского единения. Я украдкой взглянула на свою спутницу. Ее губы были слегка приоткрыты, подбородок чуть вздернут. Она напоминала лисицу, которая все время держится настороже. Мне всегда нравилось наблюдать за женщинами. Чисто по эстетическим причинам, без всякого извращенческого интереса. Мне еще не встречались женщины, которые будоражили бы меня так же сильно, как мужчины вроде Тома. Мне нравятся мужчины. Их крупные формы. Их запах. Если в переполненном вагоне метро толпа прижимает меня к какому-нибудь мужчине, я с удовольствием вдыхаю запах его пота. Я могу долго смотреть на грубые руки рабочего и представлять, как мозоли у него на ладонях царапают мою кожу. Меня никогда не тянуло к лесбийской любви. В школе, конечно, ходили слухи о девичьих шалостях среди старшеклассниц, но я всегда полагала, что это обычные злобные сплетни. Долгое время я была склонна считать, что лесбиянок в принципе не существует; что это не более чем миф. Однако теперь мне подумалось, что, возможно, мисс Кеплер – одна из них. В ее чертах и манерах было что-то неуловимо мужское. Некая внутренняя сдержанность, обычно не свойственная нашему полу. Возможно, она посещала Бретуэйта именно из-за лесбийского расстройства.

Мы остановились у самых ворот. Зная, что мы скоро простимся и разойдемся каждая своей дорогой, я сказала:

– Может быть, прозвучит глупо, но сегодня, когда вы не пришли на сеанс, я испугалась самого худшего.

Она посмотрела на меня. На ее губах играла слабая улыбка.

– В каком смысле «худшего»?

– Я подумала, что, возможно, вы сделали глупость.

– Глупость?

– Покончили с собой.

Взгляд у мисс Кеплер стал очень серьезным.

– Самоубийство – это не глупость, – твердо проговорила она. – И мне кажется, что вы подумали так обо мне лишь потому, что вас саму посещают подобные мысли.

– Иногда меня посещают темные мысли, – призналась я.

– То есть, если бы на консультацию не пришли вы, это могло бы означать, что вы решили все прекратить.

– Решила все прекратить, – эхом повторила я. Мне понравилась фраза. Нам постоянно твердят, что надо жить дальше, что бы ни происходило. Чем сильнее ты страдаешь, тем упорнее все вокруг повторяют, что надо быть сильной и, стиснув зубы, жить дальше. Но если (как в моем случае) человеку