Нахтвей был штатным фотографом «Albuquerque Journal», а в 1981 году, оказавшись в Северной Ирландии и сделав репортаж о голодовке, организованной Бобби Сэндсом, он впервые оказался в роли фотографа, снимающего в горячих точках. Стиль работы Нахтвея – «постепенно вклиниться в опасную ситуацию». Он находит для себя «что-то притягательное в опасности. Что-то возбуждающее. Мощный выброс адреналина».

Впоследствии Нахтвей стал членом агентства «Magnum» и ведущим фотожурналистом мира.

Фотожурналистика для Нахтвея – это если и не вся жизнь, то по крайней мере большая ее часть. В студенческие годы он изучал в Дартмуте историю искусств, что, несомненно, отразилось на его творчестве, на строгой визуальной дисциплине, заметной в каждом снимке. Чтобы быть фотожурналистом, снимающим в горячих точках по всему миру, надо быть бесстрашным. Он такой и есть. Надо хотеть быть там, где происходит что-то важное. Нахтвей старается успеть всюду. Джим научился быть независимым и самодостаточным, научился оценивать свои шансы на выживание в опасных ситуациях. Кроме того, он ценит дисциплину как важную составляющую успеха фотожурналиста. Интеллектуальную дисциплину. Визуальную. Техническую. Физическую. И личную.

йоичи Окамото

Иоичи Окамото был моим другом. Он умер в 1985 году в возрасте 69 лет. Оке, или Оки, как его называли, был важной фигурой в истории фотожурналистики. Мне кажется, некоторые черты его характера стоит перенять молодым фотографам.

Иоичи не был гигантом масштаба Кертеша, Уэстона, Адаса или Пенна. В истории фотографии он остался тем не менее как фотограф, перевернувший представления о президентской фотосъемке. Именно он, выбрав подходящий момент, не только воспользовался возможностью, но и принял вызов, начав снимать документальные фотографии президента Линдона Джонсона и показывать его как человека, а не только как президента. Ни одному фотожурналисту до Окамото не удавалось сделать столь тщательного исторического фотоописания жизни президента.

Оглядываясь назад, я пытаюсь проанализировать, какие индивидуальные и профессиональные качества привели Оке к успеху. Он обладал всепоглощающим интересом к окружающей действительности. Он был ненасытно любопытен. Интересовался музыкой, искусством, политикой, спортом, наукой, философией, технологиями.

Пытливость жизненно необходима фотожурналисту. Она обостряет зрение, придает глубину и значимость фотографиям, позволяет налаживать общение с героем съемки. Окамото искренне хотел понять, что на самом деле представляют собой люди, во что они верят. Он совершенно не собирался ограничиваться масками, которые люди показывают внешнему миру. Именно благодаря этому Окамото чувствовал себя одинаково комфортно, общаясь с погонщиком слонов из Индии, приехавшим в гости к президенту Джонсону, и с премьер-министрами, королями и крупнейшими мировыми политиками.

Оке был педантом во всем. Он все содержал в полном порядке: ум, тело, одежду. Хоть он и был нисэем (японцем, родившимся в Америке), американских черт в нем было больше, чем во многих потомках первых поселенцев. Казалось, он может раствориться в любом сообществе, и его японские корни ничуть этому не мешали. Сложные японо-американские отношения времен Второй мировой войны повлияли на психологию Оке, но лишь в том смысле, что он старался работать еще лучше, быть еще более сосредоточенным, еще более достойным.

Оке настолько хорошо растворялся в окружающей обстановке, что как-то раз с ним даже произошла такая история. Президент принимал важных гостей в Белом Доме. Он отправил своего пресс-секретаря Джорджа Риди, чтобы тот позвал Оке для проведения фотосессии. «Я уже провел фотосессию», – ответил Окамото. Оказалось, что он уже сфотографировал всех гостей, но никто этого даже не заметил. Вывод очевиден: чтобы выйти на действительно высокий уровень и суметь раскрыть с помощью фотографии истинное лицо сложного персонажа, фотографу надо сделать так, чтобы субъект съемки перестал думать о камере. Для этого надо стать частью пейзажа.

Никогда не забуду тот день, когда Оке был уволен президентом Джонсоном. Я был в Вашингтоне, в американском информагентстве, где Окамото работал, прежде чем стать президентским фотографом. Войдя в фотоотдел, я с удивлением обнаружил Оке, собирающего свои вещи. «Меня только что уволили!» – сказан он. Произошло это из-за статьи в «Newsweek», где рассказывалось об Окамото, личном фотографе президента, который за три месяца отснял одиннадцать тысяч кадров. В тот момент пытались экономить на всем, а эти цифры производили впечатление явной растраты средств. Кроме того, Джонсон ошибочно решил, что Оке намеренно организовал публикацию выгодной для себя статьи. Все это стало поводом для разрыва их отношений.

Вскоре президент почувствовал себя виноватым и понял, что одиннадцать тысяч негативов за три месяца – это пять пленок в день, что едва ли превышает норму любого фотожурналиста того времени. Оке стал единственным сотрудником Белого Дома, которого уволили, а затем приняли обратно в штат.

Джон Дурняк, бывший бильдредактор «Time» и главный редактор «Look», много лет дружил и сотрудничал с Окамото. Вспоминая его портреты председателя Верховного Суда Уоррена Бергера, снятые для журнала «Smithsonian», он рассказывает:

Трудно себе представить, чтобы кто-то, кроме Оке, мог добиться такого великолепного сотрудничества во время съемки. Оке классно умел это делать. Когда он говорил с людьми, они чувствовали, что перед ними – ответственный человек, который не будет использовать их в своих интересах.

Я думаю, это была одна из тех черт, которые нравились в Оке президенту Джонсону. Оке постоянно изучал человеческое поведение, поэтому умел распознавать, в каком настроении находится президент. Он знал, когда стоит фотографироватъ, а когда это будет неуместно. Еще он знал, что Джонсон может отстранить его от работы… на пять минут или на пять дней. Но не навсегда. У них были особые отношения, глубину которых понимали только они сами.

Высокий профессионализм, вдумчивость, цельность, проницательность, понимание других людей, чувствительность – все эти качества не являются необходимыми для каждого фотожурналистского задания. Множество вполне успешных фотографов обходятся без всего этого. Но они несомненно помогают, когда снимаешь в Вашингтоне, где балом правит паранойя, а журналисту нужно каким-то образом оказаться включенным в политические процессы.

Еще Дурняк вспоминает, что Окамото никогда не был удовлетворен собственной работой. Он всегда хотел снимать лучше. «Работая в Белом Доме, он каждые шесть недель отбирал двадцать пять, пятьдесят или сто отпечатков, рассылал их нескольким людям, чье мнение он уважал, и спрашивал: «Как вам мои работы? Что я упустил?»»

Дурняк говорит, что одним из таких адресатов Окамото был Джон Моррис, бывший бильдредактор «New York Times» и «Washington Post», а также шеф-редактор агентства «Magnum». «Моррис честно садился и разносил работы Окамото в пух и прах, – вспоминает Дурняк. – В результате Оке начинал работать еще усерднее. Всегда оставаясь недовольным результатами своей работы, он всегда старался делать больше, чем от него требовалось, и максимально использовать имеющиеся возможности». Этому стоит поучиться.