— Сколько ты будешь еще скрывать от нее это ?

Жанна прислушалась — то был голос крестной…

— Сколько понадобится, — как ни в чем не бывало откликнулась ее мать.

— Однажды Жанна узнает, кто она. Ее и так уже называют то «принцессой», то «Лилией»…

— Пусть это случится, когда Господу будет угодно. Сегодня она была такая счастливая, когда ушла собирать цветы. Я не смогу сказать ей сама…

Девочка за дверью насторожилась. Несомненно говорили о ней. Теперь она забыла про букет и только слушала.

— Когда тринадцать лет назад ее привезли в наш дом, никто не сомневался, что пройдет год или два, и Жанну заберут обратно. Монсеньер герцог Орлеанский или королева. Ведь король был так болен, все думали, что век его недолог. А недолгий век оказался у монсеньера Орлеанского. Сын его, доблестный герцог Карл, попал к англичанам. Королева оказалась в руках бургундцев. Она потеряла двух сыновей, наследников престола, и едва не лишилась трона. Собственный муж назвал ее блудницей и заключил в тюрьму. Разве могла бы она после этого взять дочь к себе? Тем более, открыть герцогу Бургундскому, кто ее отец? Все вышло против Жанны. Кто мог подумать, что так случится?

— Верно, — отозвалась крестная, — никто.

Жанна трепетала, стоя за дверью. Тринадцать лет? Ей ровно столько. Выходит, говорят все-таки о ней. Но что это значит — «никто не сомневался, что ее заберут обратно»? А при чем тут королева? Ее не раз односельчане называли «принцессой», но что с того? Так она думала. И что значит другое — «взять дочь к себе»? Девочка прижала букет цветов к груди и лицу — теперь лепестки анемонов тесно касались ее губ, щекотали их, но она этого не замечала.

— Мы боялись за Жанну, — вновь заговорила мать, — хранили ее как зеницу ока. Шутка ли — воспитать принцессу! Случись с ней что, не сносить бы нам головы…

Сердце Жанны застучало: да, говорили о ней! Сомнений не было…

— Но со временем мы полюбили ее как родную дочь, — продолжала мать. — Жанна добрая и умная девочка, очень набожная, любой родитель может только мечтать о таком ребенке. И когда я думаю, что придет время, она повзрослеет, и кто-то расскажет ей, что она вовсе не д’Арк, а дочь герцога Людовика Орлеанского и королевы Франции — Изабеллы Баварской, сердце мое стынет…

Две женщины, сидевшие за столом, обернулись на двери — там стояла Жанна. Она прижимала к груди два букетика цветов — в каждом кулачке по букету. Женщины поняли все по глазам девочки. Изабелла де Вутон стремительно прикрыла ладонью рот.

— Пресвятая Дева, — тихо проговорила крестная.

— Ты подслушала наш разговор? — спросила Изабелла.

Но девочка только опустила глаза.

— Я хотела подарить вам цветы…

— Ты вся мокрая, — проговорила ее мать. И несмело повторила: — Не молчи, Жанна, скажи, ты все слышала?

— Да, матушка, — сказала та. — Вы с крестной… шутили?

В ее голосе звучала надежда. Обе женщины переглянулись. И тотчас поняли, что назад ходу не было. Еще одна ложь только бы навредила — всем.

— Войди и сядь, девочка моя, — сказала Изабелла.

Крестная в подтверждение ее слов кивнула. Но Жанна не двигалась.

— Вы пошутили? — В ее голосе уже не было прежней уверенности. — Ответьте мне, матушка…

Женщины вновь переглянулись. «Пусть это случится, когда Господу будет угодно…» Неужели вот оно — время? Изабелла де Вутон поднялась со стула, подошла к дочери и взяла ее за прижатые к груди руки.

— Послушай… — Она терялась. — Клянусь Богом, девочка моя, мы с твоим отцом любим тебя больше жизни. Нет никого на свете дороже для нас, чем ты…

— Прошу вас, матушка, скажите, — голос Жанны дрогнул.

— Хорошо, хорошо… Если Господь выбрал этот день и час, значит, так тому и быть. Ты наша дочь, конечно, наша. Но не родная. Тебя привезли к нам, едва ты родилась…

Жанна что было силы замотала головой, но мать только крепче обняла ее.

— Для нас была большая честь воспитывать тебя…

По щекам девочки текли слезы.

— Верь нам, верь…

— И кто же… мои родители?

— Ты уже слышала. — Голос Изабеллы де Вутон изменился. — Твой отец — брат короля, герцог Людовик Орлеанский, а мать — королева Франции. Ты — благородная принцесса, Жанна. В тебе течет королевская кровь. Но твой отец погиб через несколько дней после твоего рождения, а мать… Ей пришлось нелегко. Она много страдала. Ей все время угрожала опасность. Чтобы оградить тебя от бед, тринадцать лет назад твой брат привез тебя к нам. Так хотел монсеньер герцог. И мы с твоим отцом… — она осеклась и тут же поправилась, — с твоим нынешним отцом горды, что воспитали тебя.

Жанна взглянула на вторую женщину:

— Все это правда?

Крестная опустила глаза.

— Да, Жанна, это правда. Тебя не зря называли принцессой…

Девочка вдруг перестала плакать — она вырвалась из рук Изабеллы и отступила к дверям.

— Вы… обманули меня, — тихо сказала она. — Вы лгали мне.

— Господи, Жанна, конечно нет! — шагнула к ней Изабелла. — Я давно хотела рассказать тебе…

— Вы обманули меня, — уже тверже повторила девочка и швырнула оба букетика к ногам матери. — Обманули!

Она бросилась через весь дом, слыша, как ее зовут, может быть, пытаются догнать, едва не сбила двух своих братьев — Пьера и Жана, вырвалась во двор; девочка остановилась только далеко от дома, под весенним дождем. Она стояла одна-одинешенька на этом лугу, платье намокло. Поверить в услышанное было нелегко. Осознать — еще труднее. В тринадцать-то лет! Жанна вновь ревела, но теперь — горько. Ее обманули, и она ненавидела весь мир. С его солнцем, дождем, чудесами…

14 июня в церкви Сен-Джоан Генрих Пятый торжественно обвенчался с Екатериной Валуа — и престол французских королей отныне перешел к англичанам.

Но чуть раньше вести из Труа достигли Буржа. Двор опального дофина всколыхнулся. Это выходило почище распри арманьяков и бургундцев! До них долетела не просто оскорбительная весть — это был ветер великой войны…

— Да как она посмела? — когда оставался один, твердил о своей матери Карл. — Ненавижу ее! Ненавижу! — Юношу и впрямь можно было пожалеть: его не просто предали, но перед всем миром назвали ублюдком! Теперь он краснел, когда встречался взглядами со своими придворными. Дофин, так ему казалось, видел насмешку над собой в глазах любого — даже челяди! — Господи, — говорил он, — за что? Ведь я ее сын! Господи… Ее заставили англичане! — в порыве убеждал он себя и вновь шептал: — Ненавижу ее, ненавижу…

Иоланда Арагонская, наблюдая, как мучается ее зять, скептически заметила:

— Я бы удивилась, если бы эта женщина поступила по-другому. Она никогда не думала ни о своих близких, ни о своем народе. Пеклась только о себе. Надо готовиться к войне, мой мальчик.